Людмила Зубова: Языки современной поэзии

Подробное изложение мифологии, связанной с грибами, см: Топоров, 1987: 335–336.

В. Б. Крысько, не соглашаясь трактовать сочетания типа нашел боровика в рамках категории одушевленности, сближает такое формоупотребление с употреблением существительных в архаических книжных сочетаниях ( победити страха) и разговорных (дать тумака). Согласно его теории, синонимия родительного и винительного падежей предшествовала развитию категории одушевленности (Крысько, 1994: 186). В. Б. Крысько пишет о том, что на вторичный процесс воздействия повлияло поэтическое олицетворение, однако отказывается «признать удовлетворительным» традиционный аргумент: «грибы народным чутьем отнесены к разряду живых существ» (Крысько, 1994: 186–187). Я. И. Гин, в результате подробного исследования связи грамматической одушевленности с олицетворением, пришел к такому выводу: «Совершенно ясно, что никаких формальных преград для грамматического одушевления быть не может — причина в организации плана содержания данной категории» (Гин, 2006: 50).

При устном исполнении текста различие между словами маховик и моховик и далее груздь — грусть совсем устраняется.

А. Левин в письме Л. Зубовой уточнил: «Я все же имел в виду главным образом, что гриб-маховик не бежит, а вращается. А значит, грибоед должен сначала раскрутиться до скорости гриба (чтобы относительная скорость стала нулевой), так сказать, воссоединиться с грибом и потом его съесть, сидя на нем».

Сборник начинается стихотворением «Мы со Строчком». Начало стихотворения: Мы со Строчком два сапога парни: / один 40-го размера, другой 43-го. / Мы со Строчком одной комплекции: / один крупный мужчина, другой видный. / Мы со Строчком одинаково бородаты: / один совсем лысый, другой не совсем. / Мы со Строчком одного роду-племени: / один совсем еврей, другой не совсем. / Мы со Строчком говорим на одном языке: / один на своем и другой на своем (Левин, Строчков, 2003: 4–5).

Два вола, впряженные в арбу, подымались по крутой дороге. Несколько грузин сопровождали арбу. «Откуда вы?» — спросил я их. — «Из Тегерана». — «Что вы везете?» — «Грибоеда». — Это было тело убитого Грибоедова, которое препровождали в Тифлис («Путешествие в Арзрум» — Пушкин, 1978–б: 451). Слово графически выделено А. С. Пушкиным.

Ср.: «…одушевленные и неодушевленные субстантивы обозначают не объективно живые или неживые предметы, а предметы, осмысливающиеся как живые или неживые. Кроме того, между членами оппозиции „мыслимый как живой — мыслимый как неживой“ существует ряд промежуточных образований, совмещающих признаки живого и неживого, наличие которых обусловлено ассоциативными механизмами мышления» (Нарушевич, 1996: 4).

Левин, 2007: 44–45.

Левин, 2007: 204. Стихотворение заканчивается, возможно, перекличкой с Маяковским: Шел я верхом, шел я низом, / строил мост в социализм. / Не достроил / и устал / и уселся / у моста. / Травка выросла / у моста, / по мосту / идут / овечки, / Мы желаем — / очень просто ! — / отдохнуть / у этой речки («Клоп» — Маяковский, 1958: 234).

Левин, 2007: 265.

В письме к Л. В. Зубовой.

В классической поэзии аффиксальная часть фамилии тоже употреблялась автономно, но не как гипероним, а как знак умолчания — например, у Пушкина в «Дневнике Онегина»: Боитесь вы графини — овой? — / Сказала им Элиза К. — / Да, — возразил NN суровый, — / Боимся мы графини — овой,/ Как вы боитесь паука. — Пушкин, 1978-а: 454.

Левин, 2007: 78–79.

Подчеркнуто (выделено полужирным — прим. верст.) К. Э. Штайн.

Комментарий А. Левина в письме к Л. В. Зубовой: «Я бы уточнил: в этом тексте не вся игра построена на библейской стилистике, но только его завершающая часть. Это как бы уже другая песня пошла, она отличается от первой не только стилистически, но и метрически, а также выделена визуально. Видимо, аффиксы пошли уж совсем длинные, потребовали для себя другой ритмики и совершенно иной стилистики».

Левин, 2001: 68.

Б. Стругацкий так ответил на вопрос читателя о происхождении имени персонажа: «… лет тридцать назад мы с АН в одном из магазинов курортного поселка Комарове увидели на витрине это название. У нас оно выглядело так: „Ойло союзное“, рубль с чем-то килограмм. Мы восхитились и занесли эту драгоценную находку в свой рабочий дневник. Потом на протяжении многих лет мы (в минуты веселья) называли друг друга (и близких знакомых) „ойло союзное“, а в начале 80-х вставили этот роскошный термин в роман. Кстати, довольно вкусная штука — для тех, кто любит восточные сладости» (Стругацкий, 2000).