Владимир Козаровецкий: Тайна Пушкина. «Диплом рогоносца» и другие мистификации

В самом деле, не каждый остроумец — мистификатор, но мистификатор обязан быть мастером двусмысленностей, что, собственно, и значит быть остроумцем. Пушкинское остроумие общеизвестно и не нуждается в иллюстрациях: его двусмысленности до сих пор являются предметом исследования, а его скрытые шутки обнаруживают и в наши дни. Пушкин был блестящим мастером двусмысленностей. Но был ли Пушкин таким ярко выраженным проказником ?

Эта черта — далеко не редкость, в детские годы она проявляется у многих, но редко кто сохраняет ее и в молодости и тем более — в зрелые годы. Пушкин в детстве, судя по всему, и был таким проказником. Е. П. Янькова, бывавшая в доме Пушкиных и не раз видевшая маленького Сашу, в подтверждение своих наблюдений приводила слова бабушки Пушкина, Марьи Алексеевны Ганнибал: «Бабушка, как видно, больше других его любила, но журила порядком: „Ведь экой шалун ты какой, помяни ты мое слово, не сносить тебе своей головы“». П. И. Бартенев сообщает нечто сходное: «На седьмом году Пушкин сделался развязнее, и прежняя неповоротливость перешла даже в резвость и шаловливость» .

Со слов бывшей помощницы няни у Пушкиных:

«Раз Ольга Сергеевна ( сестра Пушкина) нашалила что-то, прогневала мамашу, а та по щеке ее и треснула. А она обиделась, да как? Мамаша приказывает ее прощенье просить, а она и не думает, не хочет. Ее в затрапезное платьице одели, за стол не сажают, на хлеб, на воду и запретили братцу к ней даже подходить и говорить. А она, — повешусь, говорит, а прощенья просить не стану! А Александр-то Сергеевич что же придумал: разыскал где-то гвоздик, да и вбивает в стенку. „Что это, спрашиваю, вы делаете, сударь?“ „Да сестрица, говорит, повеситься собирается, так я ей гвоздик приготовить хочу“. Да и засмеялся — известно, понял, что она капризничает да стращает нас только. Уж такой удалой да вострый был».

Среди первых проказников Пушкин был и в лицее; отзыв Ф. П. Калинича (учителя чистописания):

«Да что он вам дался — шалун был, и больше ничего!»

Из воспоминаний И. И. Пущина: «…Я, Малиновский и Пушкин затеяли выпить Гогельмогелю. Я достал бутылку рому, добыли яиц, натолкли сахару, и началась работа у кипящего самовара. Разумеется, кроме нас, были и другие участники в этой вечерней пирушке, но они остались за кулисами по делу, а в сущности один из них, именно Тырков, в котором чересчур подействовал ром, был причиной, по которой дежурный гувернер заметил какое-то необыкновенное оживление, шумливость, беготню. Сказал инспектору. Тот, после ужина, всмотрелся в молодую свою команду и увидел что-то взвинченное. Тут же начались спросы, розыски. Мы трое явились и объявили, что это наше дело, и что мы одни виноваты».

Из «Записок» Ф. Ф. Вигеля: «На выпуск… из лицея молодого Пушкина смотрели члены „Арзамаса“, как на счастливое для них происшествие, как на торжество. …Особенно же Жуковский… казался счастлив, как будто бы сам бог послал ему милое чадо. Чадо показалось мне довольно шаловливо и необузданно …»

П. И. Бартенев со слов В. П. Горчакова: «Пушкин, вышедши из Лицея, очутился в таком положении, в каком часто находятся молодые люди, возвращающиеся под родительский кров из богатых и роскошных учебных заведений; тут еще примешивалась мелочная скупость отца, которая только раздражала Пушкина. Иногда он довольно зло и оригинально издевался над нею. Однажды ему случилось кататься на лодке, в обществе, в котором находился и Сергей Львович. Погода стояла тихая, а вода была так прозрачна, что виднелось самое дно. Пушкин вынул несколько золотых монет, и одну за другой стал бросать в воду, любуясь падением и отражением их в чистой влаге».

А. И. Тургенев — кн. П. А. Вяземскому, 28 августа 1818 г.: «Пушкин здесь — весь исшалился …»

А. И. Тургенев — кн. Вяземскому, 26 августа 1819 г.: «Из Царского села свез я ночью в Павловское Пушкина. Мы разбудили Жуковского. Пушкин начал представлять обезьяну и собачью комедию и тешил нас до двух часов утра…»

А. И. Тургенев — кн. Вяземскому, 25 февраля 1820 г.: «Пушкин почти кончил свою поэму… Теперь его знают только по мелким стихам и по крупным шалостям» .

Из воспоминаний А. М. Фадеева: «В Екатеринославе (1820 г. — В. К.) Пушкин, конечно, познакомился с губернатором, который однажды пригласил его на обед. Приглашены были и другие лица, дамы… Это было летом, в самую жаркую пору. Собрались гости, явился Пушкин, и с первых же минут своего появления привел все общество в большое замешательство необыкновенною эксцентричностью своего костюма: он был в кисейных панталонах, прозрачных, без всякого исподнего белья» .