Владимир Козаровецкий: Тайна Пушкина. «Диплом рогоносца» и другие мистификации

Незадолго до смерти Н. Я. Эйдельман заявил во всеуслышание, что у Пушкина остались неразгаданными 40 тайн и еще одна, главная, 41-я, — ключ к этим неразгаданным сорока. Что имел в виду известный историк и пушкинист? Думается, сегодня уже можно назвать этот ключ; работы лучших современных пушкинистов дают основание сказать: Пушкин был одним из самых крупных и ярких мистификаторов в истории не только русской, но и мировой литературы.

Как и во всем, Пушкин был гением и в мистификациях. Его страсть к розыгрышам и тайнам (не случайно он стал и членом масонской ложи) привела к тому, что практически все творчество зрелого Пушкина нами до сих пор воспринимается исключительно на интуитивном уровне, а к истинным замыслам его главных произведений мы подбираемся только сегодня. Мало того, выстраивая и свою жизнь и судьбу, как литературу, Пушкин был автором и главных мифов о себе самом — от происхождения до смерти, мистифицируя и современников, и потомков. Этот шлейф тайн, сопровождавших жизнь и творчество Пушкина, и составляет его, пушкинскую Тайну, присущую именно ему — и только ему; именно присутствием этой тайны только и можно объяснить горы книг, посвященных Пушкину, и бесчисленные попытки докопаться до причин дуэли и смерти поэта.

Пролить свет на Тайну Пушкина, показать, что она присутствовала практически на всех этапах его жизни и духовного пути и сообщала дополнительное измерение его произведениям и поступкам, — и есть задача этой книги.

Во времена Пушкина большинство браков совершалось не на небесах; в еще большей степени это относится к XVIII веку. Браки по расчету родителей были настолько обычным делом, что участь женщины того времени может вызывать только сочувствие. Поскольку браки были церковными и разводные дела находились в ведении синода, развестись было чрезвычайно трудно. Основанием для развода могло послужить прелюбодеяние, но если такого рода грех мужа обществом не осуждался и был практически ненаказуем, то прелюбодеяние жены могло стать основанием не только для развода, но и для жестокого наказания согрешившей женщины. При этом «виновная в прелюбодеянии жена осуждалась на всегдашнее безбрачие, а мужу предоставлялось право вступить в новый брак. Замечательно, что относительно мужа подобных свидетельств практика Московской Консистории не представляет — обыкновенно ему назначается только наказание, а о воспрещении последующего брака умалчивается». (А. И. Загоровский, «Развод по русскому праву».) Помимо этого серьезного светского наказания (невозможность завести семью и детей, признанных обществом) назначалось еще и духовное — «семилетняя эпитимия с выдержанием год в монастыре. Бывали, впрочем случаи назначения 14-летней и 15-летней эпитимии».

О том, как предки и современники Пушкина относились к «институту брака», существует достаточное количество свидетельств. Например, двоюродный дед Пушкина, тяготясь супружескими обязанностями, бросил свою семью на произвол судьбы, даже не пытаясь довести дело до формального развода, и «не видел надобности скрывать своей связи с посторонней женщиной, — писала в своей работе „Предок Пушкина“ Н. А. Белозерская. — Жалобы законной жены и ее хлопоты у Державина… мало тревожили Петра Абрамовича Ганнибала. Он даже не опровергал приводимых против него фактов и заботился только об ограждении своих имущественных прав… Так смотрели на законный брак многие в те времена, особенно в высшем русском обществе», — продолжала исследовательница, ссылаясь на семейные истории трех фельдмаршалов Екатерининской эпохи: А. В. Суворова, графа М. Ф. Каменского и графа П. А. Румянцева-Задунайского.

Поскольку получить официальный развод было достаточно трудно даже высокопоставленным вельможам и, к тому же, любая такая попытка грозила общественным скандалом, в XVIII веке расходящиеся пары стали прибегать к самовольным разводам с помощью «разводных писем»: супруги давали друг другу нечто вроде «расписок» в том, что не видят смысла или возможности дальнейшей совместной супружеской жизни и впредь освобождают противоположную сторону от супружеских обязанностей, а брак считают уничтоженным. «По свидетельству современных мемуаров и записок, в царствование Екатерины II, помимо значительного числа формальных разводов, особенно увеличилось число супругов, живущих врозь со своими женами». Однако такой «развод» не был официальным, и в случае, если бы любой из таким образом разошедшихся супругов попытался вступить в брак второй раз, это могло караться по закону как двоеженство («двоемужество»).