Федор Капица - Русская проза XXI века в критике. Рефлексия, оценки, методика описания

(Здесь я должна сделать небольшое отступление. На следующий день после этого разговора я узнала, что в Петербурге прекратил свое существование журнал «Постскриптум». Причина? Один из постоянных авторов журнала (не буду называть имен) написал крайне антисемитскую статью. Два члена редколлегии журнала сочли невозможным ее публикацию. Третий настаивал на этом. Итог – журнала больше нет. А антисемитизм и впрямь никуда не делся. – А.Г.)

– Наверное, будет правомерно сказать, что одним из главных героев почти всех Ваших произведений является семья. Тайна взаимоотношений между мужчиной и женщиной и таинство брака. Семья как непрерывная работа. Что Вас привлекает в этой теме? Почему она важна для Вас?

– Семья – важная часть жизни. Сейчас мир бурно меняется, это касается и взаимоотношений между мужчиной и женщиной, и самой семьи как институции. Возможно, что семейные ценности кому-то представляются устаревшими. Я ими очень дорожу. Мне кажется, что роль семьи в советское время была особенно велика. Именно в семье можно было найти подлинные ценности, в отличие от фальшивок, которыми кормили людей всюду – от яслей до кладбища. А можно было и не найти. У нас была хорошая семья. Дом. Стол, за который усаживалось одиннадцать человек. И белая скатерть, и уважение к старшим, и забота о младших…

– Давайте поговорим о кинематографе. Вы периодически работаете в качестве сценариста. По Вашему сценарию был снят фильм «Сестрички Либерти», Вы принимали участие в написании сценария к новому фильму «Умирать легко», скоро должны начаться съемки фильма по Вашему рассказу «Бронька». Двадцать-тридцать лет назад написание сценариев к художественным и документальным фильмам позволяло удержаться на плаву и заработать денег многим официально не признанным поэтам и писателям. Чем это является для Вас? Что дает как прозаику?

– Сценарист и писатель – разные профессии. В сценарной работе гораздо больше математики, если так можно выразиться. Мне нравится писать сценарии, но это мало соотносится с прозой. Совершенно другие задачи. Сценариев я написала множество, но поставлено только два с половиной художественных фильма и несколько мультипликационных. Больших удач не было. Скорее наоборот. Льщу себя мыслью, что фильмы делают режиссеры, а не сценаристы. Я кино люблю и очень хотела бы, честно говоря, снять. Но на это уже нет времени жизни.

– Насколько я знаю, у Вас есть детские сказки, которые в скором времени должны быть изданы в Европе. Что вас побудило начать писать для детей и будут ли они изданы в России?

– Есть детская книжка «Сто пуговиц», года восемьдесят четвертого, кажется. И сказок некоторое количество. И даже пьесы для детей. Я начинала писать, когда мои дети были маленькими, в сущности, для них. Они росли, и я росла. Теперь все стали большими… В России мне никто не предлагал издавать детские книги. А я издателей не ищу. Они сами образуются.

– Вы много ездите. Что Вам как писателю дают эти поездки? На Ваш взгляд, есть ли сейчас разница между положением писателя в России и на Западе? Есть ли разница в отношении к литературе здесь и там? Есть ли разница в читателях?

– Я всегда очень любила ездить, хотя всегда тяжело переживала момент отъезда. Мои домашние знают, как я страдаю, отрываясь от дома. Самым грандиозным путешествием была поездка в Среднюю Азию в семьдесят первом, кажется, году. Впервые я почувствовала, что совершаю путешествие не в пространстве, а во времени.

С восемьдесят шестого я провожу каждый год несколько недель в Нью-Йорке. Америка дала мне новое ощущение здоровья и болезни человечества. Я знала, что общество, в котором мы живем, совершенно искаженное и люди деформированные, и Америка дала мне возможность лучше понять собственную страну. Я не хочу сказать, что Америка есть эталон здоровья, но глупая честность мне милее умной подлости. А тем более глупой.

Для писательского моего дела поездки последнего времени очень полезны, они дают мне убежище для работы – раза три я получала европейские стипендии и в тишине и покое несколько месяцев работала в очень хороших условиях. Как советские писатели в прежние времена в Домах творчества. С той разницей, что мне не надо было за это ничем платить – ни на партсобрания ходить, ни дружить с негодяями.

Никакого вхождения в современную европейскую культуру у меня не происходит – для этого я слишком плохо знаю языки. Общение даже с такими блестящими представителями европейского писательского мира, как Клод Дюнетон, ограничено моим убогим английским, хотя и этим общением я очень дорожу. Несколько недель в Фельдафинге я провела в обществе венгерского писателя и сценариста Андраша Форгаша – общение было очень интересным, но тоже не совсем полноценным. Все по той же причине. Большинство моих контактов на Западе – слависты.