Виктор Петелин - Мой XX век - счастье быть самим собой

С чем-то в этих выступлениях мы и не соглашались, возражали. Но самый дух нового, стремление проветрить затхлое помещение, где дремали литературные сторожа над эталонными слепками и химическими формулами соцреализма, не могли не увлечь. Как много дельного высказал, к примеру, Федор Абрамов, разбирая романы Г. Николаевой, Е. Мальцева, С. Бабаевского, Г. Медынского, а также критические суждения Е. Дороша, А. Макарова, Т. Трифоновой! «Несомненно многие недостатки уже не повторятся в новых произведениях и принадлежат прошлому. Но, – предупреждал он, – просто предоставить времени ликвидацию прежних заблуждений было бы неправильно. Ошибки формулировались резко, повторялись настойчиво; надо с такой же определенностью разъяснить их вред». Казалось, лакировке и аллилуйщине в литературе нашей приходит конец.

И когда к Петелину обратился староста научного студенческого общества Борис Бугров сделать на конференции доклад «О художественном методе», тот незамедлительно согласился. Затворился на два месяца в нашей «горьковке» – университетской библиотеке, обложился книгами. Он не скрывал своего запала. Считал, что приспела пора переосмыслить многие понятия в теории, критически переоценить догму. По факультету поползли слухи, научный руководитель Петелина профессор Метченко пригласил его на беседу.

Солидный ученый, несколько провинциальный (он недавно перебрался из Куйбышева), Алексей Иванович Метченко был более лектор, чем открыватель, представитель традиционной в литературоведении формации. Он ценил своего ученика и предуготовил ему спокойный и престижный академический тракт: защита диссертации, чтение лекций, должность доцента, работа над докторской. Основательно, неторопливо – и без всякой божьей искры. То, что он услышал от Петелина, даже не поразило, а, очевидно, возмутило его.

Докладчик собирался обосновать ту мысль, что вульгарный социологизм проник в теорию социалистического реализма, проел ее, как ржавчина железо, опутал догматическими цепями. Необходимо, говорил Петелин, разорвать эти цепи и освободить живое тело литературы.

Оберегая своего ученика (и не только его), Метченко настойчиво советовал Петелину отказаться от доклада, вовсе для него не обязательного. И в самом деле: зачем выпускнику-аспиранту, готовящемуся к защите диссертации, совершать теоретические экскурсы, да еще при этом лезть на рожон? «Ты встал на опасный путь, – убеждал Алексей Иванович. – Голову сломаешь. Не таким скручивали». А когда Петелин сказал, что будет выступать, и выступил, их отношения непоправимо испортились: два года после этого эпизода Метченко даже не разговаривал с ним. Так молодой ученый в итоге оказался «на улице», без всякой поддержки и протекции.

Но в жизни остается истиной, что ничто из содеянного не пропадает втуне. Кое-что важное из доклада на студенческой конференции легло в основу первой книжки В. Петелина «Метод, направление, стиль» (1963); основные положения диссертации воплотились в монографию «Гуманизм Шолохова». Эта книга была уже принципиальной для Петелина-критика: в ней обобщались наблюдения над шолоховским творчеством и образом Мелехова. «Не угождая преходящим требованиям времени, никогда не подлаживаясь к скоропортящейся моде, – заключал автор, – наш великий современник создает нетленные произведения, в которых мы с каждым новым десятилетием открываем то, чего не видели раньше. И рядом с бессмертными образами мировой литературы, обобщающими в себе тысячелетний опыт человечества – с Гамлетом, Дон-Кихотом, Фаустом, – мы вправе поставить уже сегодня гениальный художественный монолит – русского человека Григория Мелехова».

Полемический накал, острота споров с предшествующим шолоховедением были таковы, что рукопись должна была проходить через издательские препоны тяжело. И кто знает, как сложилась бы ее судьба, если бы не доброе участие и заинтересованное внимание, которое проявили к ней писатели Николай Родичев, Владимир Туркин, Василий Росляков. Их поддержка помогла молодому автору справиться с помехами, книга увидела свет.

Конечно, работы В. Петелина о Шолохове не были чем-то обособленным, одиноким, словно пирамида в пустыне. В этом движении за подлинного Шолохова участвовали видные ученые – Л. Ершов, А. Хватов, Ф. Бирюков и другие их книги и статьи поддержали критический пафос В. Петелина. Вульгарно-социологические наслоения снимались в результате общей, коллективной работы. Да и сам Петелин кое-что уточнил, вышел к новым рубежам с тех уже далеких пор. Свидетельство тому – его новая книга «Михаил Шолохов. Страницы жизни и творчества» (1986), где, в частности, много и основательно говорится о Мелехове как трагическом герое, как выразителе глубинных народных чаяний, надежд, колебаний. «Через этот образ, – отмечает автор, – высвечивается общее и важное – сущность национального характера, в жесточайших испытаниях революции и гражданской войны сохранившего свое нравственное ядро, и возможности беспредельного шолоховского реализма».