Марина Шумарина - Язык в зеркале художественного текста. Метаязыковая рефлексия в произведениях русской прозы

Все определения к сочетанию литературный язык обязательно выражают мелиоративную семантику – они выполняют так называемую описательно-распространительную функцию, при которой «предмет может получать дополнительную, часто оценочную характеристику (дорогая сестра, милые друзья)» [Кручинина 1990: 349]. Исследователи народно-поэтического творчества отмечали, что такие «распространительные» определения могут выступать «как интенсификаторы значения существительного: в этом случае прилагательное в определении экспрессивно повторяет лексическое значение определяемого» [Там же]. Однако подобные «интенсифицирующие» определения, в которых повторяется (и усиливается, акцентируется) семантика определяемого компонента, возможны не только в фольклорном дискурсе. Как показывают рассмотренные выше примеры, семантика определяемого литературный язык может предъявлять особые требования к распространению качественными прилагательными: они должны подчеркивать и усиливать элементы значения определяемого. Следовательно, есть основания утверждать, что понятия «литературный язык», «литературная речь» в сознании «естественного лингвиста» обладают оценочно-характеризующими компонентами, которые эксплицируются в естественной речи при помощи «интенсифицирующих» определений общеоценочной и частно-характеризующей семантики хороший, великолепный, отличный, прекрасный, чистый, образцовый, отличный, гибкий, правильный, благопристойный и т. п.

Если в терминологическом значении прилагательное литературный (как определение к словам язык, речь, слово, выражение) является относительным, то в обыденном метаязыке оно стремится к «качественности»: об этом свидетельствуют не только очевидные мелиоративные коннотации, но и целый ряд формальных показателей: возможность образования краткой формы (1), сочетание с показателями степени выраженности признака (2), образование форм сравнительной степени (3), образование качественных наречий на-о, которые, в свою очередь, функционируют в формах сравнительной степени (4):

(1)<���…> я стараюсь, чтобы речь моя была литературна,определения кратки и точны, фраза возможно проста и красива (А. Чехов. Скучная история); (2)Однако, нынче это слово – довольно литературное(Ф. Сологуб. Капли крови (Навьи чары); <���… > выражавшийся почти литературнымязыком (В. Гаршин. Аясларское дело. НКРЯ); (3)Сам Штааль намеревался писать свои мемуары столь же чувствительно и тонко, но гораздо более литературным,отборным и благородным языком(М. Алданов. Девятое термидора); (4)А что тогда Ловеласом-то он меня назвал, так это все не брань или название какое неприличное: он мне объяснил. Это слово в слово с иностранного взято и значит проворный малый, и если покрасивее сказать, политературнее,так значит парень – плохо не клади – вот! а не что-нибудь там такое (Ф. Достоевский. Бедные люди); Эту мысль надо бы выразить литературнее(М. Алданов. Девятое термидора) и т. п..

В суждениях (и вербализованных, и имплицитных) о литературном языке / речи авторы комментариев, как правило, дистанцируются от этой формы (разновидности).

Во-первых, субъект речи никогда не приписывает себе владения литературным языком. Как литературная оценивается чужая речь, но не собственная. Говорящий (пишущий) субъект может пытаться взаимодействовать с этим языком (и тогда язык диктует свои условия; ср.: проклятье литературного языка, коварство повествовательного процесса тотчас дали о себе знать); человек может стремиться писать (но не «уже» уметь писать) более «литературно» (см. выше примеры из текстов А. Чехова, М. Алданова).

Во-вторых, литературный язык ощущается как далекий от повседневной жизни, «книжный» и, хотя и правильный, но чуждый «обычному» языку. Ср.:

Итак, мои грибные воспоминания начинаются воспоминаниями о маслятах. Кажется, правильно, по-книжному, их называют масляниками, но я никогда к этому не привыкну.Маслёнок, маслята, маслятки – зачем им какое-нибудь другое название? (В. Солоухин. Третья охота); Редкое удовольствие собирать челыши. Так у нас называют подосиновики,или более правильно, более по-книжному – осиновики.<���…> Случай исключительный, пожалуй, даже единственный из всех грибов. В самом деле, рыжик, будь он хоть с гривенник, будь он хоть с чайное блюдце, все равно – рыжик. <���…> И лишь молодой подосиновикназывается по-другому – челыш. <���…> подосиновикмолодой и подосиновиквзрослый это действительно как два разных гриба <���…> (Там же).