Марина Шумарина - Язык в зеркале художественного текста. Метаязыковая рефлексия в произведениях русской прозы

<���… > например, рязанское слово «уходился» вместо «утонул» невыразительно, малопонятнои потому не имеет никакого права на жизнь в общенародном языке.Так же как и очень интересное в силу своего архаизма слово «льзя» вместо «можно». По рязанским деревням вы еще и теперь услышите примерно такие укоризненные возгласы: – Эй, малый, да нешто льзя так баловаться! (К. Паустовский. Золотая роза).

При этом другие диалектные слова могут получать у того же автора одобрение. Ср. там же:

Из многих местных слов, которые я услышал, к примеру, во Владимирской и Рязанский областях, часть, конечно, непонятнаи малоинтересна.Но попадаются слова превосходные по своей выразительности– например, старинное, до сих пор бытующее в этих областях слово «окоём» – горизонт.

В контексте обсуждаемого в настоящем параграфе вопроса важна принципиальная позиция автора (выражающего коллективное мнение): диалект нуждается в строгой оценке с позиции литературного языка, в квалификации и классификации элементов говора (какие-то признаются самобытными и выразительными, а какие-то – грубыми, неэстетичными, не имеющими права на существование). Ср.:

Существует вершина– чистый и гибкий русский литературный язык.Обогащение его за счет местных слов требует строгого отбораи большого вкуса. Потому что есть немало мест в нашей стране, где в языке и произношении, наряду со словами – подлинными перлами, есть много слов корявых и фонетически неприятных(К. Паустовский. Золотая роза).

Такое мнение основывается на представлении о диалекте не как о высокоорганизованной языковой системе, а как о «пережитке» давно ушедшего прошлого, своего рода «куче языкового старья», из которой можно выбрать несколько забавных вещей и даже полюбоваться ими, но в целом – все устарело и не имеет никакой ценности.

Вероятно, негативная общественная оценка местных говоров как «отсталой» формы языка послужила в ХХ веке одним из факторов вытеснения представления о диалектах на периферию коллективного метаязыкового сознания.

В конце XX – начале XXI вв. в общественном сознании актуализируются оппозиции «норма – свобода», «догматизм – творчество», «официоз – народность» и т. д. В оценке диалектной речи, тяготеющей ко второму полюсу перечисленных оппозиций, появляются новые оттенки: она противопоставлена литературному языку не только по признаку нормативности, но и по наличию болыпих экспрессивных возможностей. Ср.:

<���…> всю жизнь изучая цветистые, избыточные русские говоры и диалекты,сама она говорила стертым голосом, стертыми словами, точно раз навсегда испугавшись всех этих народных художестви противопоставляя им холодную петербургскую норму (Д. Быков. Орфография).

Нередки стали рассуждения авторов о территориальных диалектах как источнике обогащения современного русского литературного языка (Подобные идеи воплощены как в художественных текстах, так и в проектах «языкового расширения» [см.: Солженицын 1990]). Авторы текстов обращают внимание на диалектные лексические единицы, обладающие большей смысловой сложностью, нежели слова литературного языка:

– И сам не увлекайся, – Попугасов опять застрожился.<���… > «Застрожился» – это нечто такое сибирское, емкое и отнюдь не адекватное расхожему «посерьезнел». В «областных» словарях есть много изумительных слов, которые нехудо бы ввести в русский литературный язык, с каждым годом теряющий эластичность. «Чё мшишься?»– спрашивает мужик мужика где-нибудь на Ангаре. Это означает: «Ну чего ты суетишься, нервничаешь, волнуешься, предаешься пессимизму, угрюмо смотришь в будущее и неласково на мир, когда мир прекрасен, будущее – светлое, пессимизм не имманентен русскому менталитету, волноваться – себе вредить, нервные клетки не восстанавливаются, и вообще все на свете есть суета и томление духа» (Е. Попов. Подлинная история «Зеленых музыкантов»).

В целом сегодня для рядовых носителей языка территориальные диалекты не выглядят актуальной формой существования русского языка и не привлекают внимания «естественного лингвиста» в связи с оценкой социокультурной ситуации. Однако это не свидетельствует о том, что наш современник, в отличие от россиян предшествующих поколений, «не замечает» территориального варьирования языка. Дело в том, что сами традиционные народные говоры претерпели в последние десятилетия значительные изменения: в силу естественных причин резко уменьшилось количество носителей «чистых» диалектов; под влиянием литературного языка и городского просторечия утратились многие черты языкового своеобразия. И хотя говоры как объект научного исследования не потеряли своей привлекательности для лингвистов, ученые тем не менее отмечают, что в современных условиях актуализируется новая форма территориального варьирования языка – региолект [см.: Герд 2005: 23], сочетающий в себе черты диалекта и просторечия и бытующий не только в сельской, но и в городской местности. Яркие признаки речи, отличавшие носителей диалекта, нивелировались, и рядовые носители языка не оценивают диалект как самостоятельный идиом. Для такой квалификации «наивному лингвисту» необходимо наличие соответствующего «эмпирического материала» – непосредственно наблюдаемой группы людей, которая демонстрирует ярко выраженные особенности речи.