Леонид Карасев - Гоголь в тексте

Тема снижения, деградации с присущим ей словесным рядом («издевка», «позор», «страм», «плюну», «пакости» и пр.) появляется в финале «Женитьбы». «Хорошее» оказывается «плохим»: «Что ж вы, батюшка, в издевку-то разве , что ли? Посмеяться разве над нами задумали? На позор разве мы достались вам, что ли? (…) Осрамить перед всем миром девушку. Я мужичка, да не сделаю этого. А еще дворянин! Видно, только на пакости да на мошенничества у вас хватает дворянства!».

Наконец, «Мертвые души». Финал первой главы. Собакевич, лежа в кровати, рассказывает жене о своем знакомстве с «преприятнейшим человеком» Павлом Ивановичем Чичиковым: «На что супруга отвечала “Гм!” и толкнула его ногою ». Собственно, и внутри самой главы большой эпизод с игрой в карты и знакомством Чичикова с помещиками заканчивается в том же духе. Перед абзацем, с которого начинается дальнейшее течение истории («На другой день Чичиков отправился…»), идет дословно следующее: «И ко мне прошу (сказал Собакевич. – Л. К. ), шаркнувши ногою обутою в сапог такого исполинского размера, которому вряд ли где можно найти отвечающую ногу , особенно в нынешнее время…».

В финале главы третьей снова появляется и «земля», и «ноги» в сочетании с темами грязи и бездорожья. Чичиков уезжает от Коробочки: «Хотя день был очень хорош, но земля до такой степени загрязнилась , что колеса брички, захватывая ее, сделались скоро покрытыми ею как войлоком , что значительно отяжелило экипаж; к тому же почва была глиниста и цепка необыкновенно». Так бы и не выехали, если бы не сопровождавшая их местная девчонка с «босыми ногами , которые издали можно было принять за сапоги , так они были облеплены свежею грязью ». Кучер «остановился и помог ей сойти, проговорив сквозь зубы: “Эх, ты, черноногая !”» Это просто какой-то апофеоз земли и грязи (нечто похожее можно было увидеть в конце «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»: « серая масса грязи » и пр.). Внутри второй главы поэмы две значимые сцены также заканчиваются в этом ключе. Долгое путешествие Чичикова в бричке завешается падением на землю. «Чичиков и руками и ногами шлепнулся в грязь » И далее: «…барин барахтался в грязи , силясь оттуда вылезть…». А конец следующей сцены отмечен очередным упоминанием ног, в данном случае – «пяток». Хозяйка, приготовляя Чичикова ко сну, говорит: «Может, ты привык, отец мой, чтобы кто-нибудь почесал на ночь пятки (…) Но гость отказался и от почесывания пяток». «Пятки» упомянуты и в финале следующей четвертой главы. Когда Чичиков схватил стул, пытаясь защититься от наступавших на него ноздревских слуг, он почувствовал такой страх, что душа его «спряталась в самые пятки ». Снова, как и в случае из «Сорочинской ярмарки» («он давай бог ноги»), мы имеем идиоматическое выражение, однако факт налицо: нужное слово появляется в нужном месте (в той же «Сорочинской ярмарке» в конце пятой главки также упомянуты «башмаки, надетые на босые, загорелые ноги»).

Конец пятой главы поэмы. Сразу перед лирическим заключением Гоголя о силе и меткости русского слова следует само это слово. Вернее, само оно не упомянуто, но его «снижающий», то есть соответствующий характеру гоголевских финалов смысл, сомнений не вызывает. На вопрос Чичикова, знает ли мужик Плюшкина, тот ответил: «– А! заплатанный, заплатанный! (…) Было им прибавлено и существительное к слову заплатанный, очень удачное, но не употребительное в светском разговоре». Речь, таким образом, идет о неприличном слове, о слове «снижающем», деформирующем человеческий образ; поэтому появление этого слова (упоминание о нем) в финале текста в рамках рассматриваемой нами закономерности выглядит вполне оправданным. К месту здесь и прилагательное « заплатанный »; оно – из ряда, где речь идет о чем-то старом, ветхом, испорченном или сломанном – словом, обо всем том, что входит в рубрику «не-жизни».

В конце шестой главы говорится про нехороший, исходящий от Петрушки запах, запах такой силы, что Чичиков советует ему открыть окна, а затем появляется такое слово, что «ниже» в телесном смысле отыскать вряд ли и удастся: Чичиков «заснул чудным образом, как спят одни только те счастливцы, которые не ведают ни геморроя , ни блох, ни слишком сильных умственных способностей».

Финал главы седьмой. Очередная сцена отхода Чичикова ко сну: «Петрушка принялся снимать с него сапоги и чуть не стащил вместе с ними на пол самого барина. Но наконец сапоги были сняты…». Чичиков засыпает, а его пьяные слуги ложатся спать рядом в комнате, причем Петрушка хоть и лег на кровать, но «совершенно поперек, так что ноги его упирались в пол ». Все эти «хтонические» подробности, впрочем, совершенно перекрываются последними строками главы, в которой упоминается о некоем поручике из Рязани – персонаже совершенно мимолетном, вроде того молодого человека в «белых канифасовых панталонах », что появился на первой странице гоголевской поэмы и более уже ни разу в ней не показывался. Так вот, как сообщает Гоголь, «приехавший из Рязани поручик, большой, по-видимому, охотник до сапогов , потому что заказал уже четыре пары и беспрестанно примеривал пятую . Несколько раз он подходил к постели с тем, чтобы их скинуть и лечь, но никак не мог: сапоги , точно, были хорошо сшиты, и долго еще поднимал он ногу и обсматривал бойко и на диво стачанный каблук ». Итого: на последние несколько строчек главы – шесть (в том или ином виде) упоминаний о сапогах и еще одно упоминание о ноге. В этом же ряду окажется и концовка эпизода с дамами из девятой главы поэмы: «Андроны едут, чепуха, белиберда, сапоги всмятку! Это просто, черт побери !.». Само собой, что «ноги» и «сапоги» могут упоминаться и в других местах текста, однако здесь важны концентрация словоупотребления и особенно его стойкая приуроченность к концу повествования.