Татьяна верила преданьям
Простонародной старины,
И снам, и карточным гаданьям,
И предсказаниям луны.
Ее тревожили приметы;
Таинственно ей все предметы
Провозглашали что-нибудь,
Предчувствия теснили грудь.
Что ж? Тайну прелесть находила
И в самом ужасе она: [101]
Так нас природа сотворила,
К противуречию склонна.
Сакральная схема видна даже в обычной двери. Вы только посмотрите, разве это не жуткое чудо: два бруса по бокам, соединяющая их сверху перекладина, манящая пустота между ними! Здесь тоже переход, тоже прыжок.
И вообще, это дверь или виселица? Гринев слушает песню, которую завели Пугачев и его товарищи:
«…Исполать тебе, детинушка крестьянский сын,
Что умел ты воровать, умел ответ держать!
Я за то тебя, детинушка, пожалую
Середи поля хоромами высокими,
Что двумя ли столбами с перекладиной.
Невозможно рассказать, какое действие произвела на меня эта простонародная песня про виселицу, распеваемая людьми, обреченными виселице. Их грозные лица, стройные голоса, унылое выражение, которое придавали они словам и без того выразительным, – все потрясало меня каким-то пиитическим ужасом».
«Пиитический ужас», «священный ужас» – вот чувство человека (не всякого, а человека чувствительного, посвященного) при встрече с явлениями, в которых сквозит «существенная форма».
Вернемся к сакральной схеме, проявляющейся в лице. В композиции картины Рафаэля «Мадонна в зелени» (1505 года) крест, за который держатся дети (слева – маленький Иоанн Креститель, Иоанн Предтеча, справа – Иисус), отражается как в расположении фигур, так и в лице Девы Марии! Иначе говоря, посредством креста лицо Девы Марии включает в себя ее самое и двух мальчиков: при этом она является носом, а они – глазами. Можно и так сказать: в этой картине мы видим лицо, через фигуры картины на нас смотрит лицо. [102]
Иоанн Креститель чем-то напоминает Энкиду (в смысле причастности к животному началу): носит грубую одежду из верблюжьей шерсти и подпоясывается кожаным ремнем, питаеся диким медом и акридами. И обратите внимание: ему, как Шбаланке, отрезали голову. [103](И еще: есть одна примечательная архаическая древнегреческая ваза: два льва с двух сторон пожирают человека-жертву, причем лев, который справа, уже откусил голову. Мы говорили уже о мяче: так вот, мячом во время обряда жертвоприношения могла служить голова жертвы.)
Вот еще Иоанн Креститель – на македонской иконе XIV века:
Обратите внимание на львиную гриву волос, власяницу из верблюжьей шкуры. (И на предыдущей картине маленький Иоанн – курчавый.)
В этом смысле примечательны также близнецы Исав («волосатый», будущий охотник) и Иаков. Иаков в решающий момент получения отцовского благословения становится Исавом: во-первых, тем, что делает вид, будто он Исав, во-вторых, тем, что мать обложила его руки и шею кожей козлят. По сути, никакого Исава нет, есть один Иаков, проходящий обряд соединения с мифическим зверем, принимающий звериный облик, надевающий маску. [104]Исав – это маска Иакова, как Иоанн Креститель – маска Иисуса Христа (тоже, кстати, надетая во время обряда посвящения – крещения водой). Имеет место жертвоприношение, что подчеркивается и двумя зарезанными козлятами:
«Когда Исаак состарился и притупилось зрение глаз его, он призвал старшего сына своего Исава и сказал ему: сын мой! Тот сказал ему: вот я.
Исаак сказал: вот, я состарился; не знаю дня смерти моей;
возьми теперь орудия твои, колчан твой и лук твой, пойди в поле, и налови мне дичи,
и приготовь мне кушанье, какое я люблю, и принеси мне есть, чтобы благословила тебя душа моя, прежде нежели я умру.
Ревекка слышала, когда Исаак говорил сыну своему Исаву. И пошел Исав в поле достать и принести дичи;
а Ревекка сказала меньшему сыну своему Иакову: вот, я слышала, как отец твой говорил брату твоему Исаву:
принеси мне дичи и приготовь мне кушанье; я поем и благословлю тебя пред лицем Господним, пред смертью моею.
Теперь, сын мой, послушайся слов моих в том, что я прикажу тебе:
пойди в стадо и возьми мне оттуда два козленка молодых хороших, и я приготовлю из них отцу твоему кушанье, какое он любит,
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу