Е. Назарова - Рыцари Круглого стола. Мифы и легенды народов Европы

Не смутился старый Вейнемейнен при виде ее войска, не испугались и товарищи его, подошел мудрый певец к своим гуселечкам, взял их в руки не спеша, заиграл в них так же, как и накануне, когда все плакали от умиления.

И что же? Едва послышались чудные звуки гуслей, едва успели они разнестись по окрестности, как и руки у всех врагов Вейнемейнена опустились, и оружие из них выпало на землю, все жадно слушали: кто смеялся, а кто плакал, и заслушались, наконец, волшебной игры. День-другой проходит, они оторваться не могут от звуков, все тянет их еще и еще послушать, но уже нет в них прежнего внимания, уже утомление берет свое, и тяжело слипаются веки их глаз, часто мигают ресницы, все лицо невольно искривляется зевотой. Не долго еще нужно было поиграть Вейнемейнену, чтобы все они заснули. И действительно, один за другим, кучами повалились воины Лоухи друг на дружку, и кто где упал, тот там и захрапел, даже она, несмотря на все свое знание в чарах, не могла противиться дивной силе Вейнемейнена и заснула вместе с другими. Вскоре вся Пойола обратилась в одно спящее царство, от одного конца ее и до другого разносилось ветром только тяжкое храпение множества людей, погруженных в непробудный сон – все было тихо; ничто не двигалось…

И вот направились наши герои к той медной горе, в которой, за девятью дверями, за девятью замками, хранилось бесценное Сампо. Первая дверь была заперта не замком, а крепким словом могучей волшебницы Лоухи: ее-то и было труднее всего отпереть. Но мудрый певец финнов подошел к ней, тихо пропел какую-то песенку, и двери обрушились сами собой. Все другие отворил кузнец, смазав сальцем их края и петли, чтобы двери не запели, чтобы петли не скрипели. Войти внутрь горы первый вызвался Леминкайнен.

– Уж я вам все справлю как следует, – говорил он, – я вам вынесу Сампо как есть, и с пестрой его крышкой!

– Ступай, – сказал ему, посмеиваясь, Вейнемейнен.

И вошел в гору Леминкайнен; однако же, сколько ни бился, сколько ни напрягал своих сильных рук, сколько ни упирался в землю своими крепкими ногами самонадеянный удалец, Сампо нисколько не двигалось с места, даже пестрая крышка его не шевелилась. И не диво! Ведь оно в горе пустило корни в глубь земли на девять сажен. Пришлось Леминкайнену пуститься на хитрости. В большой плуг впряг он громадного вола, которого Лоухи откармливала для свадьбы своей второй дочери. Славный был вол, жирный и гладкий, рога у него в сажень длиной, а морда и втрое длиннее, само собой, что и сила была в нем большая. Его-то заставил Леминкайнен выпахать из земли глубокие корни Сампо; и действительно, вскоре Сампо в горе заколебалось, и свалилась с него пестрая крышка…

Тут, уж не раздумывая долго, и Вейнемейнен, и Ильмаринен подскочили к Леминкайнену, втроем взвалили они на спины бесценное Сампо и бегом пустились с ним к берегу. Вот они его бережно уложили на дно своего судна, вот прикрыли крышкой, как было прикрыто оно прежде, в горе, вот, наконец, отвалили от берега – и снова пошли плескаться пенистые волны о крутые бока их быстрокрылой ладьи.

– Куда же мы теперь повезем наше Сампо? – спросил кузнец Ильмаринен.

– Я знаю куда! – отвечал ему мудрый Вейнемейнен. – Туда свезем его, на тот гористый, покрытый вечными туманами остров, на котором растут дремучие, еще девственные леса, на котором ни разу еще не бывала нога человеческая и не стучали мечи! Там будет ему спокойно, там может оно навеки остаться!

Сказавши это, Вейнемейнен встал со скамейки и, весело взглянув в тот край, где лежали родные, дорогие ему берега, обратился и к морю, и к ветрам, и к ладье своей:

Так плыли они по шумящему морю, и все, казалось, благоприятствовало им: и погода, и ветер попутный, и быстрый бег легкого судна. Но вот вздумалось Леминкайнену послушать Вейнемейновых песен, и стал он просить его:

– Спой нам что-нибудь веселое, мудрый Вейнемейнен!

– Не годится петь веселые песни на волнах неверного моря, – отвечал тот, – ведь берег родимый еще далеко, ведь мы еще не знаем, что с нами будет?

– Как? Неужели тебе не хочется петь? – возразил мудрому певцу ветреный Леминкайнен. – Теперь, когда исполнилось наше общее желание, когда мы овладели наконец дивным сокровищем, которое никто уж от нас не отнимет, – теперь тебе не хочется петь? Я тебя не понимаю: видно, ты уж очень состарился!