Умберто Эко - Сказать почти то же самое. Опыты о переводе

[†Краса и знатность госпожи моей

В приветствиях ее видны столь явно,

Что всяк язык немотствует бесправно,

А глаз не смеет устремиться к ней.

Она же средь похвал, что внятны ей,

Идет, облачена смиреннонравно,

Как посланная с Неба достославно

На землю, чудо утвердить на ней. (англ., Россетти) ]

Два других перевода сделаны в наше время: первый – Марком Мьюса, второй – Мэрион Шор:

[†Столь сладостны, изящны и чисты

приветствия владычицы моей,

что губы лишь немеют, трепеща,

не смеют очи на нее взглянуть.

В смиренье облаченная, она

идет, неуязвима для похвал,

и предстает ниспосланной с Небес

на землю, дабы чудо здесь явить. (англ., Мьюса) ]

[†Столь полон благодати вид моей

Владычицы, приветствием дарящей,

Что всяк язык немотствует, дрожащий,

А глаз не смеет следовать за ней.

Среди похвал, смиренностью своей

Облечена, идет она, и вяще

Нам предстает загадкой, нисходящей

С Небес на землю, чтоб явить их – ей. (англ., Шор) ]

Как можно видеть, если не считать глагола pare и прочих тонкостей, то, по крайней мере, подлинный смысл слов donna и gentile был частично сохранен. В некотором отношении читатель английских переводов находится в выгодном положении по сравнению с торопливым современным итальянским читателем, который, того и гляди, перевел бы этот сонет на английский так, как намеренно провокационно, презирая все филологические критерии, сделал это Тони Олдкорн:

[†Когда моя гирленка скажет «Хай»,

Всем чувакам – хоть языки глотай.

Их свисты ей слышны, но мимо ловко

Идет она, и все тут: не дешевка!

Ты скажешь, что ее прислали свышки

Слегка околдовать нас, ребятишки. (англ., Олдкорн) ]

Ярчайший пример культурного недопонимания, порождающего целую цепь недопониманий лингвистических, – это «Поэтика» и «Риторика» Аристотеля, откомментированные Аверроэсом, не знавшим по-гречески, едва знавшим по-сирийски и читавшим Аристотеля в арабском переводе X в., восходящем, в свою очередь, к сирийскому переводу некоего греческого оригинала. Дело еще более осложняется тем, что комментарий Аверроэса к «Поэтике» (1175 г.) был переведен с арабского на латинский Германом Немецким (Аллеманом), совсем не знавшим по-гречески, в 1256 г. Только позже, в 1278 г., Вильéм из Мёрбеке {♦ 85}перевел «Поэтику» с греческого. Что же касается «Риторики», то в 1256 г. Герман Немецкий перевел ее с арабского, но перемешал текст Аристотеля с арабскими комментариями. Впоследствии выходит «старый перевод» (translatio vetus) с греческого, сделанный, возможно, Варфоломеем Мессинским. Наконец, в 1269 или 1270 г. появляется перевод с греческого, выполненный Вильемом из Мёрбеке.

Текст Аристотеля полон отсылок к греческой драматургии и примеров из поэзии, которые Аверроэс или предшествовавшие ему переводчики пытаются приспособить к арабской литературной традиции. Представим же себе, что мог латинский переводчик понять в Аристотеле и в его утонченнейшем анализе. Мы весьма близки к вышеупомянутой ситуации Библии и «шлифовальных машин Карлеса». Однако есть тут и еще кое-что.

Многие вспомнят новеллу Борхеса из книги «Алеф», озаглавленную «Поиски Аверроэса», в которой аргентинский писатель представляет себе Абу-ль-Валида Мухаммада ибн Ахмада ибн Мухаммада ибн Рушда (то есть нашего Аверроэса), пытающегося комментировать Аристотелеву «Поэтику». Его терзает то, что он не понимает значения слов «трагедия» и «комедия», поскольку речь идет о художественных формах, арабской традиции не знакомых. Покуда Аверроэс ломает голову над значением этих темных слов, под его окнами мальчишки играют, изображая муэдзина, минарет и верующих, то есть устраивают театр, но ни сами они, ни Аверроэс об этом не подозревают. Позже кто-то рассказывает философу о странном обряде, виденном им в Китае, и из его описания читатель (но не персонажи) новеллы понимает, что речь идет о театральном действе.