Умберто Эко - Сказать почти то же самое. Опыты о переводе

Истолковать – значит сделать некую ставку на смысл текста. Этот смысл (а переводчик может принять решение выявить его) не кроется где-то в поднебесье, но и не обнаруживается непременно Линейной Манифестацией. Это всего лишь итог ряда логических посылок, которые другие читатели могут разделять или не разделять. В случае изгороди переводчик должен построить такой текстуальный силлогизм: (1) видимо, отсылка к изгороди представляет собою частный случай возможной привычки к интертекстуальным цитатам; но возможно также, что я перестарался в истолковании простой лексической случайности; однако, если я выдвину гипотезу о том, что существует некое Правило, согласно которому Диоталлеви и его друзья всегда прибегают в разговорах к литературным аллюзиям, и упоминание изгороди представляет собою частный Случай этого Правила, (3) тогда Результат, который передо мной, ни в коем разе не будет случайным. Переводчик пересматривает другие части романа, делает из них вывод, что три героя частенько прибегают к литературным аллюзиям (история о посланиях святого Павла и цитатах из Мандзони служат тому примером), и решает принять отсылку к изгороди всерьез.

Конечно, существует история культуры, способная помочь переводчику сделать его ставки, – точно так же, как теория вероятностей помогает игроку возле рулетки. Тем не менее всякое истолкование остается ставкой. Можно даже сказать, что иноязычные читатели не обратили бы внимания ни на Дарьéн, ни на «отблеск вечности» (respkndor d’etemitat), ни на «возвышенное, ровное пространство» (sublime espacioso llano). Возможно, они приняли бы изгородь, восходящую к итальянской культуре, даже не задавшись вопросом о том, упоминалась ли она ранее. Но мои переводчики, как и я сам, сделали ставку на значительность этой детали.

Итак, чтобы сохранить верность глубинному смыслу текста, перевод должен изменить референцию. Но до какой степени? Чтобы разъяснить эту проблему, я могу лишь возвратиться к различиям между фабулой и сюжетной схемой и к возможности преобразовать текст в обобщающие пропозиции, на чем я останавливался во второй главе.

Соблюдать фабулу – значит соблюдать референцию некоего текста к возможным повествовательным мирам. Если в романе рассказывается о том, что мажордом обнаруживает труп графа в обеденном зале, с кинжалом в спине, невозможно допустить, чтобы в переводе он обнаружил его повешенным на балке в амбаре. Это очевидно. И все же этот принцип предусматривает два исключения. Если вернуться к примеру Диоталлеви и изгороди, мы увидим, что переводчики изменили фабулу. В возможном мире оригинала была некая изгородь, а в возможном мире испанского перевода появляется возвышенное, ровное пространство.

Но какова была в действительности фабула, пересказанная на этих страницах моего романа? То, что Диоталлеви увидел изгородь, или же то, что он был болен литературой и мог воспринимать природу только через призму культуры? В романе уровень содержания создается не только грубыми событиями (такой-то персонаж сделал то-то и то-то), но и психологическими оттенками, идеологическими ценностями, зависящими от актантных ролей, и так далее.

Переводчику надлежит решить вопрос о том, каков уровень (или уровни) содержания, который должен передавать перевод – или о том, можно ли менять «поверхностную фабулу», чтобы сохранить «глубинную».

Уже говорилось о том, что каждую фразу (или последовательность фраз), появляющуюся в Линейной Манифестации, можно обобщить (или истолковать) посредством микропропозиции. Например, несколько цитированных выше строк из 57-й главы «Маятника Фуко» можно обобщить следующим образом:

(1) Они едут на машине через холмистую местность.

(2) Диоталлеви высказывает некое литературное соображение относительно пейзажа.

В ходе чтения эти микропропозиции сплачиваются в более емкие макропропозиции. Например, всю 57-ю главу можно обобщить так:

(1) Герои едут на машине через холмистую местность.

(2) Они посещают некий странный замок, где появляются различные алхимические символы.

(3) Там они встречают нескольких оккультистов, которых уже знали раньше.

А весь роман можно обобщить посредством гипермакропропозиции:

Трое друзей забавы ради выдумывают всемирный заговор, и вымышленная ими история сбывается.

Если истории сплачиваются таким образом, то на каком уровне переводчику позволено менять поверхностную историю, чтобы сохранить глубинную? Думаю, каждый текст позволяет дать различные ответы. Здравый смысл подсказывает, что в «Острове накануне» переводчики могут заменить фразу «Роберт видит полипа тигровой окраски» на «Роберт видит полипа, покрытого глазка́ми», но они, конечно, не могут изменить гипермакропропозицию «Потерпев кораблекрушение, Роберт оказывается на брошенном корабле возле острова, находящегося за 180° долготы».