Сергей Кавтарадзе - Анатомия архитектуры. Семь книг о логике, форме и смысле

Остается добавить, что зодчие-индуисты (а ими были прекрасно образованные жрецы из высших каст) не уступали своим буддийским коллегам и в отражении более высоких и отвлеченных категорий, нежели анатомическое строение Пуруши. Уже знакомые нам пять основных элементов, составляющих Вселенную, присутствуют в индуистских сакральных постройках в не меньшей степени, чем в ступе. Символически учитывалось, что храм стоит на земле (первый элемент), под ним есть подземные воды (второй элемент), внутри горит ритуальный огонь (третий элемент), а на конструкции веет ветер (четвертый элемент). Наконец, само внутреннее пространство, то самое, противостоящее массе каменного материала, и есть символ пятого элемента – космических просторов, вместилищ мистических энергий и ворот в потусторонние миры.

Если отвлечься от сходства структуры индуистского храма со строением тела Пуруши и посмотреть на него глазами приверженца формального анализа, то, прежде всего, обращают на себя внимание два аспекта.

Во-первых, индуистский храм при взгляде снаружи – это почти сплошная масса, можно сказать, обилие «архитектурной плоти». Достаточно в нем, кстати, и изображений плоти человеческой и человекоподобной. Стены сакральных построек практически полностью закрыты скульптурами. По существу, эта архитектура работает огромным основанием для барельефов и горельефов, где плоти уж точно в избытке, более того, иногда эта плоть еще и занята «плотскими утехами», причем, как правило, в акробатических позициях и невообразимом сочетании мужчин, женщин и ассистирующих им служанок (Камасутра, между прочим, это тоже способ бегства из колеса сансары).

Во-вторых, если присмотреться, индуистская архитектура вовсе не чужда внимания к тектонике, а оформление стоечно-балочных конструкций имеет примерно ту же логическую структуру, что и привычный нам классический ордер. Взгляд без труда различит в ней и опоры, и капители, и архитравные балки антаблемента.

Рис. 6.25. Львиный дворик. Альгамбра. 1354–1359 гг. Гранада, Испания [200]

Совершенно иначе выглядит архитектура ислама, в том числе и построенная в Индии. Собственно, какого-то единого стиля у последователей пророка Мухаммада нет, потому что очень многие народы, каждый со своим культурным наследием, оказались под властью явленного ему Слова. Но, разумеется, есть у исламского искусства и общие черты, благодаря которым мы легко узнаём его памятники, где бы их ни встретили. Практически вся мусульманская архитектура, за исключением тех случаев, когда она развивалась под прямым влиянием византийских прототипов, избегает даже намека на «плотскость», любых указаний на то, что за зримой поверхностью стены спрятан косный материал – камень, кирпич или бетон. Исламские постройки, разумеется, трехмерны, но и внешние объемы, и границы внутренних пространств как будто образованы плоскими поверхностями, не имеющими толщины, выглядят просто причудливым орнаментом или священными письменами, безукоризненно нанесенными на тончайшие грани бестелесных кристаллов. Более всего это похоже на идеальные построения в геометрии, где точка не имеет диаметра, а плоскость – объема.

В то же время исламское зодчество чувствует себя свободным от тектонической логики, законам которой в той или иной мере подчиняются как христианские архитекторы, так и индуисты и строители-буддисты. Несомые части здесь «невесомы», ни на что не давят, в силу чего и несущим незачем демонстрировать свою мощь: где нет массы, там нет и веса.

Рис. 6.26. Львиный дворик. Альгамбра. 1354–1359 гг. Гранада, Испания [201]

Разумеется, все это не случайно. Несомненно, искусство ислама выглядело бы иначе, если бы Бог выбрал пророка, владеющего другим языком. Исторически арабы были кочевниками. Не только скотоводство, но и занятие торговлей в те времена подразумевало долгие путешествия: купил товар на одном краю пустыни, навьючил на верблюдов и спустя недели трудного пути прибыльно продал оптом или в розницу на другом берегу песчаного моря. Непостоянство и подвижность кочевого образа жизни наложили особый отпечаток на мировосприятие и, как следствие, на язык арабов. Если оседлые народы мыслят прежде всего объектами, то у этноса, о котором идет речь, на первом месте оказались действия, поэтому большинство слов арабского языка происходит не от существительных, а от глагольных корней, при этом звуковой образ слова доминирует над визуальным. Сложился своего рода «лексический конструктор» из согласных, чаще всего трех, применение которых в разных сочетаниях может образовывать как родственные, так и противоположные по смыслу слова. Например, корень РХМ (мы можем легко расслышать его в знаменитой молитвенной формуле « би-сми-Лл б яхи-ррахм б ани-р-рах б им» – «Во имя Бога, Милостивого, Милосердного») означает «быть милосердным», «сжалиться над кем-либо». В то же время корень ХРМ имеет противоположное значение: «запрещать», «делать недоступным». Между прочим, «исконно русское» слово «терем» происходит от того же «харам» («запрет») и подразумевает гарем, запретную женскую половину дома.