Сергей Кавтарадзе - Анатомия архитектуры. Семь книг о логике, форме и смысле

Но вредный деконструктивист на этом вовсе не остановится. И это главное. Он обязательно обратит внимание на то, что, представляя себя сидящим в лодке и принимающим депеши, вы почему-то именно собственному сознанию отводите место в центре Вселенной, в той точке, куда стекаются сообщения. И сообщит, что на самом деле вы просто один из текстов в спутанном течении множества фраз, неведомо кем записанных или произнесенных, что центра вовсе нет и что вообще отнюдь не факт, что вы существуете на самом деле. По крайней мере, научных доказательств этому нет.

Рис. 7.4.43. Музей Соломона Гуггенхайма. Архитектор Фрэнк Гэри. 1991–1997 гг. Бильбао, Испания [372]

Конечно, было бы слишком наивно искать прямые соответствия между искаженными формами деконструктивистской архитектуры и философскими построениями Жака Деррида и его последователей, тем более что тексты французских интеллектуалов написаны нарочито сложным языком, темноте и неочевидности смысла которого позавидует любой оракул. Тем не менее связь есть. Возможно, мы стоим у начала нового витка стилевого развития. Вновь, как в конце XIX столетия, архитекторы почувствовали, что их нынешняя роль декораторов и стилизаторов, пусть они и смотрят на это с юмором, слишком скромна и не соответствует истинному назначению профессии. Как и философам, им не на что опереться: авторитеты опровергнуты, незыблемые истины посрамлены. Но хорошо уже то, что и те, и другие начали это понимать. Один бастион у нас все-таки остался – уважение к истине. Пусть и мыслители, и зодчие дружно доказывают, что правда нам неизвестна. Это говорит о том, что за всеобщим скепсисом нет цинизма, что правду хотелось бы знать. Разумеется, здесь нет речи ни об отношениях с Творцом, ни даже о связи с трансцендентным. Но все-таки скепсис – тоже род духовных поисков, а значит, неизбежен следующий шаг, новый великий проект, когда опять придут поколения отважных, верящих в собственную правоту и в свою способность сделать мир лучше.

На самом деле названия, вынесенного в заглавие этого раздела, в перечне известных стилей нет. Но если понадобится дать имя тому, что рождается сейчас, в начале XXI века, возможно, это слово подойдет. Вероятно, Деррида был прав не во всем, иначе ему незачем было бы писать свои тексты, а нам не стоило их обсуждать. Однако кое-что в его видении мира не подлежит сомнению: данная нам реальность парадоксальным образом гораздо однороднее, чем человечество привыкло думать, но вместе с тем значительно сложнее устроена. Мы как будто вновь обращаемся к Единому Платона, но сконструированному куда сложнее, чем просто сфера, вращающаяся вокруг своей оси. Сегодня, когда появился целый корпус наук о сложных системах и пришло осознание того, что все наши представления о бинарных различиях, типа «порядок и хаос», «добро и зло», «искусственное и природное», очень условны, мы начинаем понимать, что жизнь скорее напоминает ленту Мёбиуса – кольцо, у которого нет внутренней и внешней стороны.

Новые науки (sciences of complexity – науки о сложных системах), включающие фрактальную геометрию, нелинейную динамику, неокосмологию, теорию самоорганизации и др., принесли с собой изменение мировоззренческой перспективы. От механистического взгляда на Вселенную мы движемся к пониманию того, что на всех уровнях – от атома до галактики – Вселенная находится в процессе самоорганизации.

Через 26 веков после возникновения и через 6 веков после всплеск а того невероятного интереса, который проявила к этим взглядам эпоха Возрождения, ученые возвращаются к точке зрения Пифагора: мир гармоничен и им правят математические формулы. Однако если античный математик, как и все его современники, полагал, что совершенный мир противопоставлен хаосу – пространству абсолютного беспорядка, то ученые наших дней нашли, что и в хаосе есть дисциплина и подчиненность универсальным законам. На эту тему есть множество современных концепций, две из которых уже пригодились архитекторам.

Во-первых, это теория фракталов – геометрических объектов с принципом самоподобия. Термин, как и саму теорию, придумал в середине 1970-х гг. математик Бенуа Мандельброт (1924–2010). Дар популяризатора, способного понятно объяснять сложные вещи, сделал книгу этого автора «Фрактальная геометрия природы» (см.: Mandelbrot B. B. The Fractal Geometry of Nature. New York: Times Books, 1982) бестселлером, заставившим специалистов самых разных областей по-новому посмотреть на окружающую действительность. Кажущиеся нам прямыми или плавно изогнутыми линии, которыми так удобно оперировать с помощью евклидовой геометрии, остаются такими только в тетрадках. В жизни же, возьмем ли мы береговую кромку или туго натянутую нить, при приближении к ним (или «вооружении») глаза их контуры, издалека представлявшиеся сглаженными, окажутся изломанными и изрезанными самым беспорядочным образом. Именно этот феномен и взялся исследовать математик. Постепенно во вновь открывшемся ему хаотичном мире стало обнаруживаться нечто вполне упорядоченное – объекты, составленные из подобных фигур той же формы, но меньшего размера, которые, в свою очередь, также состоят из тех же форм, но еще меньших, и так, если нужно, до бесконечности, как в сторону уменьшения, так и увеличения масштаба. Самые знаменитые примеры – треугольники и квадраты (ковры) Серпинского, губка Менгера, снежинки, вихри, листья папоротников, морозные узоры на стекле, ветвистые деревья, кровеносные сосуды и речные системы. Такие объекты Мандельброт назвал фракталами (от лат. fractus – дробленый, сломанный, разбитый). Задним числом фракталы стали видеть везде и во всем, в том числе в природных формах и в архитектуре. Например, готический фасад – очень убедительный фрактал, так как он собран из тех же стрельчатых форм, что и его общий абрис. (Бедная готика! Почему-то за доказательствами любой архитектурной теории в первую очередь обращаются именно к ней; впрочем, Мандельброт использовал в качестве примера и фасад Оперы Гарнье в стиле боз-ар.) И раз уж зодчие прошлого подсознательно создавали именно фракталы, то и современные архитекторы с удовольствием стали применять эти принципы в своих проектах.