Сергей Кавтарадзе - Анатомия архитектуры. Семь книг о логике, форме и смысле

По большей части предопределенный, постмодернизм сводит архитектуру к такому состоянию, при котором «упаковка», обеспеченная строителем и разработчиком, определяет стержень и сущность работы, тогда как на долю архитектора остается лишь выбор подходящей соблазнительной маски для подобного сооружения.

Рис. 7.4.41. Магазин «Большая утка». Архитекторы и строители: фирма Collins brothers, Георг Рив, Джон Смит и Мерлин Ягер. 1931 г. Фландерс, штат Нью-Йорк, США [370]

Актуальное [сегодня] определение таково: архитектура – это кров с символами на нем или с декорацией на нем.

Возможно, сегодня ситуация меняется и мы живем уже в эпохе, начинающей отказываться от эстетики и идеологии постмодернизма. Точно сказать нельзя: слишком мало времени прошло. Но тот же Чарлз Дженкс, раздающий имена стилям так же смело, как Адам именовал райских тварей, уже заговорил и о новой парадигме – в 7-м, переработанном издании его книга так и стала называться: «Новая парадигма в архитектуре: язык постмодернизма» (см.: Jencks Ch. The New Paradigm in Architecture: The Language of Postmodernism. London; New Haven: Yale University Press, 2002). Чуть позже мы подробнее рассмотрим, что он имел в виду.

Думается, скоро и в нашей стране появятся странные кривые сооружения, построенные на первый взгляд пьяными строителями. Мода на новый стиль – деконструктивизм – должна дойти и до нас. Здания, создатели которых следуют данному направлению, выглядят так, будто архитектор сделал обычный проект, но потом пошел в комнату смеха и зарисовал то, что отразилось в кривом зеркале.

Это не простое оригинальничанье, такой архитектуре соответствует одноименная философская теория. Ее создатель, знаменитый французский мыслитель Жак Деррида (1930–2004), не стал разрабатывать собственную модель устройства мира, зато продолжил старую традицию французских любомудров все подвергать радикальному сомнению. Пер вым, как мы помним, к выводу, что мы практически ни в чем не можем быть уверены и всякое знание зиждется на весьма зыбких основаниях, пришел Рене Декарт. Он, правда, нашел, как ему показалось, надежную точку опоры для дальнейших умственных построений: «Cogito, ergo sum» («Мыслю, следовательно, существую»). Такое утверждение действительно непросто опровергнуть. Однако нет таких интеллектуальных твердынь, которые не смогли бы разрушить современные философы. Формула Декарта как будто помещает наш разум в капсулу, во что-то, похожее на подводную лодку. Ни иллюминаторов, ни люков в ней нет, судить о том, что происходит снаружи, мы можем только по каким-то условным сигналам. Современная философская наука полагает, что такими сигналами для нашего мозга могут быть лишь речевые сообщения, ничего другого он не воспримет. Словесные сигналы, впрочем, мозг тоже не слишком хорошо понимает, так как никогда вне упомянутой лодки не был. Однако справиться с этой проблемой ему помогает принцип различения. Скажем, значение одного слова «верх» не слишком ясно, но в паре «верх – низ» оно более или менее очевидно. В этом случае понятно, о чем идет речь, как и в сочетаниях «внутри – снаружи», «право – лево», «звук – молчание» и так далее. По крайней мере, мозги европейцев тысячелетиями приучались мыслить такими бинарными оппозициями, как «наличие – отсутствие», «истинное – ложное», «хорошее – плохое».

Рис. 7.4.42. «Танцующий дом». Архитекторы Фрэнк Оуэн Гэри, Владо Милунич. 1994–1996 гг. Прага, Чешская Республика [371]

Нужно также добавить, что, с точки зрения современных интеллектуалов, «депеши» поступают в лодку в письменном виде, поскольку именно письмо первично (неважно, записано оно на самом деле или нет), оно сохраняет законы языка, в то время как устная спонтанная речь – лишь частный случай этого письма с нестабильными основаниями.

Теперь представим, что на каком-то дисплее в радиорубке нашего судна появляются буквы «р», «ы», «б» и «а». Исходя из контекста (а мы считаем, что находимся в подводной лодке) можно предположить, что речь идет о хладнокровном позвоночном, скорее всего, с чешуей и плавниками. Следующее слово – «акула» – лишь подтвердит наше предположение. Но тут откуда-то вылезает деконструктивист (видимо, на нашем судне все же есть тайные шлюзы) и напоминает нам, что «рыба» – это также сленговое название сырого, наспех написанного и неотредактированного документа. А слово «акула» в этом случае скорее означает матерого журналиста, то есть «акулу пера». И далеко не факт, что за бортом у нас вода, но совершенно точно, что нас окружает море текстов – часть великого океана смыслов. А также то, что и данная интерпретация может быть верной, но может и не быть. Возможно, вам просто сообщили, что где-то закончилась партия домино, а акула вообще ни при чем.