Ив Жангра - Ошибки в оценке науки, или как правильно использовать библиометрию

Наиболее существенное отличие списка цитирующих российские публикации и цитируемых в них стран состоит в том, что в первом присутствуют авторы из бывших советских республик, для многих из которых Россия остается важным или даже важнейшим научным партнером. (Хотя постепенно происходит размывание российского влияния на постсоветскую науку: так, например, Азербайджан очевидно сегодня тяготеет к Турции как региональному центру науки, близкому ему по языку и религии, а прибалтийские страны интегрируются в североевропейский региональный кластер.) Так на разных (глобальном, региональном) уровнях воспроизводится «имперская» логика отношений метрополии и периферии. Очевидно, что ученые из развитых стран, занимающие центральное положение в научных сетях, обращают намного меньше (или даже вовсе не обращают) внимания на научные журналы, издаваемые в странах, являющихся для них «периферийными». Данный эффект проявляется особенно ярко в глобальном масштабе в том, что касается социальных и гуманитарных наук [212] 212 Gingras Y., Mosbah-Natanson S., “Les sciences sociales françaises entre ancrage local et visibilité internationale,” in European Journal of Sociology , 2010, 51 (2), pp. 305–321. . Такой по преимуществу односторонний поток цитирований самым наглядным образом иллюстрирует асимметричный характер глобализации научной коммуникации.

Пространство международной научной коммуникации, существующее в основном в форме рецензируемых периодических изданий, не является нейтральным по отношению к языку и к месту публикации. Иначе говоря, несмотря на кажущуюся однородность, к нему неприменима модель рыночного обмена или «разговора», в котором все потенциальные участники имеют примерно равные шансы участвовать и быть услышанными. На деле в доступе к нему и в шансах получить признание существует огромное неравенство. Международное пространство научной коммуникации можно сравнить с пирамидой, где обитатели верхних этажей не знают о существовании нижних, или с комнатой, перегороженной при помощи стекла, пропускающего свет лишь в одну сторону. Международные рейтинги журналов, в формировании и нормализации которых немаловажную роль играют производители баз данных научного цитирования (Thomson Reuters или Elsevier), отражают в первую очередь существующую социальную иерархию академических институций, в которой доминируют несколько сверхкрупных акторов. Все периферийные акторы, желающие принимать участие в этой системе, вынуждены принять язык и правила этой коммуникации, что, впрочем, совсем не гарантирует им успеха. В этом эссе я попыталась рассмотреть вопрос о том, какое место в этой системе занимают ученые и издатели из России, а также возможные стратегии их участия в новой международной гонке за научными публикациями и признанием.

Четверть века спустя после распада Советского Союза российские ученые продолжают публиковать результаты своих исследований в основном в русскоязычных изданиях, как правило имеющих очень низкий или нулевой импакт-фактор. В силу рассмотренных выше параметров глобальной экономики внимания, распространение переводных версий некоторых из этих журналов практически не улучшило международную заметность и «импакт» работ российских ученых. Немного чаще других категорий журналов, издаваемых в России, зарубежными коллегами цитируются англоязычные журналы, метящие в категорию «международных». В этом смысле производство оригинальных англоязычных журналов, пытающихся диверсифицировать национальный состав своих редколлегий и авторов, может в перспективе быть более успешной стратегией академической интернационализации для России, чем перевод «локальных» журналов. Но в первую очередь увеличение международной заметности и «импакта» российской науки начиная с 1993 года, безусловно, связано с увеличением доли статей, опубликованных по-английски в западных журналах и особенно в соавторстве с зарубежными партнерами.

Таким образом, аномально низкие показатели для российской науки в коммерческих индексах цитирования объясняются структурной спецификой научной коммуникации в России. Наиболее существенным отличием российского кейса от положения многих других неанглоязычных стран является то, что в России существует собственный достаточно обширный внутренний рынок авторов и читателей научной периодики на русском языке. Однако эта относительная автаркия может быть не только ее слабостью, но и силой. Так, привычка писать на родном языке среди образованного населения и, пусть искусственно законсервированный при советском режиме, статус русского языка как языка культуры и науки, как можно предположить, в определенной степени объясняют тот факт, что русский язык является на сегодняшний день вторым по распространенности языком интернета [213] 213 Данные об использовании языков контента интернет-сайтов можно найти по ссылке: http://w3techs.com/technologies/overview/content_language/all. Интересно сравнить случай России с предельным в своем роде случаем Индии: в силу культурных паттернов, связанных с колониальным прошлым страны, языком культурной коммуникации (образованных людей) здесь является исключительно английский, в то время как хинди, родной язык для огромного по численности населения, используется менее чем в 0,1 % интернет-сайтов в мире. . В этом смысле проблема языка в условиях общего перехода к транснациональной модели научной коммуникации отнюдь не является «ложной». Если согласиться с тем, что научная литература — это важнейшая часть национальной культуры и фактор развития национального языка как такового, то опция полного перехода на английский в качестве языка научной коммуникации для России не может всерьез рассматриваться.