Владимир Стругацкий - Впереди - ледовая разведка

…Когда у знаменитого мореплавателя, яхтсмена Френсиса Чичестера, утверждавшего, что жизнь должна быть вызовом, в противном случае из нее испаряется соль, спросили о его чувствах к морю, он ответил: «Занимаясь таким делом, вы живете полнокровно, и уже этим одним все оправдано».

«Таким делом» капитан Янцелевич занимался и у берегов Антарктиды, на борту научно-экспедиционного судна «Михаил Сомов», и на маленькой резиновой лодке, плывущей под парусом по таёжной реке, куда даже небольшие суденышки зайти не могут. Так что в его жизни, считайте, все оправдано было дважды.

Только поднимаясь по лестнице, я понял, что время встречи выбрано очень неудачно. Ну какой может быть разговор, если сегодня – 13-е число, да и встречу полярный летчик Михаил Алексеевич Титлов назначил на 13 часов. Совпадение, конечно, но лучше обходиться без таких совпадений.

С Титловым я мечтал встретиться давно. О нем с восторгом говорил Аккуратов – один из лучших штурманов полярной авиации, участник великого множества экспедиций. Да каких экспедиций! Аккуратов и папанинцев высаживал, и на Полюс относительной недоступности летал.

Попыхивая своей вечной трубкой, Валентин Иванович рассказывал о летчиках, с которыми он четыре десятка лет работал в Арктике.

— Для меня самый непревзойденный летчик – Черевичный. Совершенно невероятного мастерства человек, невероятного чутья в полете и смелости тоже невероятной. Недаром его Иваном-Казаком называли… Очень интересный летчик – Водопьянов. Но об этих китах полярной авиации даже школьники знают. Я назову вам еще одного, пожалуй, равного им летчика. Это – Титлов. Знакома вам такая фамилия? Герой Советского Союза Михаил Алексеевич Титлов. Непревзойденный мастер слепых полетов, ночных посадок на лед. В 1945 году мы с ним впервые в истории полярной авиации летали полярной ночью с ледовой разведкой через Северный полюс. Умный, мягкий, осторожный и смелый человек.

— Осторожный и смелый? Тут какое-то несоответствие.

— Почему же? — улыбнулся Аккуратов и, выбивая трубку, постучал по змеиной голове на старинной бронзовой пепельнице. — Я знал многих лихих летчиков, идущих порой на риск безрассудный. Арктика излишней лихости, как правило, не прощает. Ей не лихость нужна, а смелость. Я с Титловым много работал, но полетов безрассудных за ним что-то не припомню. А вот полетов геройских у Михаила Алексеевича множество. Только, к сожалению, не все они известны.

Аккуратов ставит Титлова в один ряд с Черевичным и Водопьяновым! И не нашлось другого времени, чтобы встретиться с этим человеком не 13-го числа.

Когда открылась дверь и старинные часы где-то в комнате пробили час дня, я сказал:

— Михаил Алексеевич, лучше бы вы на другое время встречу назначили.

— А почему? — удивился Титлов. Потом улыбнулся: – А-а, чертовой дюжины боитесь?

В этот день я узнал – у Титлова есть все основания цифру 13 просто ненавидеть. Но, кажется, чувство ненависти ни к людям, ни к цифрам ему просто незнакомо. Он мягок, необычайно спокоен. Чуть полноват, невысокого роста. Голос негромкий, домашний, вовсе не командирский. Профессия? На первый взгляд – мастер-краснодеревщик, привыкший работать в тишине, в одиночку. На кухне – аккуратно сделанные полочки, шкафчики. Все – своими руками.

— В семнадцать лет я в артель одну устроился – направщиком бритв. Поработал месяцев шесть. Пошел в ФЗУ. И днем и ночью в училище: жить-то мне негде было, я там после занятий и спал. Три месяца проучился, и инструкторы взяли меня в помощники. Занимался строгальным делом, фрезерным, токарным. В 1932-м поступил в техникум холодной обработки металла. Потом из нас стали готовить строителей метро. А мне почему-то под землю лезть не захотелось. В 1933 году по комсомольскому набору я пошел в авиацию. Окончил летную школу, получил звание пилота. Спросили у меня, где хочу работать. Я говорю: «Где есть работа, туда и посылайте». Поехал я на Дальний Восток. Там до войны и летал… А на число тринадцать мне с самого начала везло. Я ведь в летную школу 13 сентября поступил.

— Ваша склонность к ремеслам пригодилась в полетах?

— Ну а как же? Обязательно. Там, где мы садились, никакого технического обслуживания не было. Порой вообще ни живой души не было. Один экипаж – надеяться не на кого.

— В апреле месяце, во время одной из первых высокоширотных экспедиций, я налетал больше трехсот часов. За это время по инструкции нужно три раза сделать регламентные работы, то есть посмотреть весь самолет и что надо – отремонтировать. Обычно где-нибудь в аэропорту это дня два-три занимает. А нам надо было с учеными работать, садиться на лед в разных точках океана. Мы весь ремонт всегда сами делали между полетами. Клепальными работами приходилось заниматься, и дополнительные баки для горючего ставить, и детали вытачивать, и паять… Все сами. Правда, это нарушение всех инструкций. Но мы в полярной авиации привыкли многое брать на себя.