Виктор Смирнов - Гражданственность и гражданское общество

Идущая от панегириста Юстиниана Евсевия Кесарийского идея симфонии легла в основу бытия Византийской империи, а затем и Руси. Православие может существовать лишь в православном государстве, глава которого помазывается на царство и действует по благословению епископа. И царская власть, и священная епископская происходят из одного источника, но священство имеет приоритет в духовных делах, а царство — в светских. Идея симфонии прошла длительную метаморфозу от идеологемы «Москва — Третий Рим» до теорий официальной народности, «Святой Руси», Советов и известного лозунга: «Народ и партия едины».

Учение «о двух градах», земном и небесном, оставило свой след и на Западе, и на Востоке, но если на Западе оно трактовалось прямо в политическом смысле, то на Востоке оно воспринималось скорее как аскетическая метафора, как фиксация монашеского отшельнического духовного опыта, а не как религиозно-политическая доктрина. Это учение следовало прикладывать к личной духовной практике, а не к социально-политическому целому. И в таком случае оно оставалось вполне в рамках догматической и политической ортодоксии. Многие восточные отцы церкви описывали оппозицию между земным и небесным в таких же, а подчас и в более жестких терминах, но православие помещало эти темы в контекст аскетики, в социально-политической области придерживаясь иного — симфонического подхода.

В византийской империи власть мыслилась не как стоящая над государством, обществом и церковью, а как с ними неразрывно слитая. Три участника общественно-политического процесса — государство, церковь и общество — не могли быть соперниками, они гармонично соединялись в едином Православном царстве, созданном Богом во исполнение Его промысла. Протоиерей Владислав Цыпин излагает идею симфонии так: «Суть симфонии составляет обоюдное сотрудничество, взаимная поддержка и ответственность, без вторжения одной стороны в сферу исключительной компетенции другой» [263]. «Симфония властей» присутствует только тогда, когда император, басилевс понимается не только как временный владыка, как носитель временной власти, но как духовная мистическая эсхатологическая опора всей христианской традиции, поскольку, являясь «кате-хоном», он препятствует приходу антихриста, «сына погибели», и, соответственно, выполняет функцию, гораздо более глубокую и серьезную, нежели обычные князья, короли, цари. Идея симфонии породила теократическую утопию священного государства, в котором мирское, светское, экономическое, социальное, правовое, административное должны гармонически сочетаться с благодатным, аскетическим, созерцательным, литургическим. «В этом принципиальное отличие восточного христианства от западного, где утвердилась идея автономии светскости и духовности. На Западе общество постоянно балансировало между двумя соревнующимися силами — императорской властью и церковью, что привело в итоге к возникновению рационалистического гуманизма, когда Богочеловек был потеснен Человеком, Государством, Нацией. На Востоке не было и не могло быть Ренессанса в западноевропейском значении этого слова, утверждения обособленности человека от Бога, его моральной и онтологической самостоятельности», — заключает В. Зеньковский [101, с. 102–103].

Надо заметить, что Церковь не ограничивается рамками религиозного института, но проецирует свое собственное сакрализующее церковное «излучение» на все, что происходит в империи. «Отсюда рождается концепция «литургической империи» («leitourgia» по-гречески — «единое действие», «всеобщий труд»). Здесь складывается имперская «литургия», когда каждый труженик, каждый простой христианин, даже осуществляя самую простую работу, соучаствует во всеобщем спасении, поскольку в таком государстве нет строгой и четкой грани между церковным и нецерковным. Все, что лежит внутри границ тысячелетнего христианского православного царства, сакрализировано», — отмечает А. Г. Дугин [91]. Именно тут, на наш взгляд, корни идеи «коллективного спасения», которая стала важнейшим фактором, отличающим «дух» православия от «духа» западной церкви.

Следует обратить внимание на еще одну важнейшую черту, присущую властной вертикали в Константинополе и позже в России вплоть до сегодняшнего дня. Это иерархичность власти, которая в Новое время была утеряна на Западе. Вернее сказать, в западной культуре сам принцип иерархии претерпел кардинальные изменения.

Термин «иерархия» (от hieros — святой, arche — власть) появляется у Псевдо-Дионисия Ареопагита в его трактатах «О небесной иерархии» и «О церковной иерархии». Там мы находим вполне ясное определение этого термина: «Иерархия… есть священное устроение, знание и действие, уподобляющееся, насколько это возможно, божественному и к дарованным ей от Бога озарениям соразмерно для бого-подражания возводимое» [89].