Юн Эльстер - Объяснение социального поведения. Еще раз об основах социальных наук

Труднее оценить, в какой степени качественная социальная наука удовлетворяет критерию 2. Среди историков (включая тех, кто рисует характерные портреты режима) мнения появляются и исчезают. Взять, например, идею, что террор был присущ Французской революции с самого начала, которая оспаривает утверждения о том, он стал результатом предотвратимого возвышения Робеспьера или в равной степени предотвратимого бегства короля, лишившего монархию легитимности и вызвавшего революционные войны. Возможно, согласно последней точке зрения, если бы Мирабо был жив, ничего подобного не случилось бы. В любой момент времени находятся французские историки, придерживающиеся любого из этих взглядов, но мнения большинства циклически повторяются. Взгляды, отброшенные сегодня, могут завтра оказаться преобладающими. Трудно найти какой-либо крупный исторический вопрос, который не порождал бы подобных колебаний. Можно предположить, что так будет всегда. Даже когда имеются в наличии и доступны для тщательного изучения все данные, как в случае истории Древнего мира, новые обобщения, произведенные неисторическими социальными науками, могут поддерживать одни толкования в ущерб другим.

В неисторических науках есть очевидный прогресс, но это не прогресс знания в буквальном смысле слова. Рассмотрим еще раз наше понимание того, почему у рациональных агентов может возникнуть желание отбросить некоторые варианты выбора, – например, сжечь за собой мосты. Понимание того, что это внешнее самоограничительное действие может быть полностью рациональным поведением, направленным против врага, а не рациональной защитой от своих собственных иррациональных наклонностей, является необратимым завоеванием в понимании социальных процессов. Другой вопрос, сколько реальных эпизодов сжигания мостов или кораблей она дает нам возможность объяснить. Командующий, подобно Кортесу, может сжечь корабли только за тем, чтобы предотвратить бегство. Представление о возможности кругового большинства тоже непреложно, но возможности ее реального применения, вероятно, ограниченны. «Открытие» (как принято называть распространенные преаналитические идеи), что эмоции крайне недолговечны, не может быть повернуто вспять, но в любом конкретном случае могут найтись работающие в иных направлениях механизмы, которые могут компенсировать спонтанное ослабление эмоций. Даже если преобладающее объяснение данного события или эпизода отбрасывается, а потом возрождается заново, составные элементы или механизмы, задействованные при отвержении и возрождении, остаются. Ассортимент или разнообразие инструментария не уменьшается.

Не очень хорошо обстоят дела у качественных социальных наук с соответствием критерию 1. Как уже отмечалось, среди определенного поколения историков могут быть и на самом деле почти всегда имеются разногласия. Даже если отбросить политические взгляды, которые могут заставить марксистов и либералов по-разному оценивать террор, для научной полемики все равно останется достаточно места. Так, приписывать историческим акторам мотивации и убеждения – довольно искусное занятие. Поведение, которое один историк принимает за простодушное выражение ментальных состояний, другому может показаться стратегическим. Французский аристократ в изгнании во времена террора мог утверждать, что верит в скорую реставрацию монархии, и при этом арендовать квартиру на длительный срок. Современники и историки склонны меньше доверять его искренности, чем искренности того, кто снимает жилье на несколько коротких периодов; но даже этот человек в действительности может так поступать, чтобы создать видимость непоколебимого оптимизма. Его враги в любом случае уверены, что именно это он и делает. Если историку не повезет и он не найдет документ, которому нельзя приписать стратегические цели, например памятку, написанную историческим актором для себя самого, вопрос может решаться только с помощью суждения . И хотя хорошие историки являются таковыми благодаря хорошему умению судить, они могут ошибаться.

Внутри неисторических социальных наук могут также присутствовать существенные разногласия. В господствующей экономической науке часто утверждается, что многие открытия бихевиоральной экономики, дающие, как представляется, свидетельства иррациональности, связаны с тем, что они были сделаны в экспериментальных условиях. В силу самых разных причин то, что люди делают в искусственных лабораторных условиях, может не соответствовать их поведению в повседневной жизни. Экономисты-бихевиористы пытались организовать эксперименты так, чтобы ответить на это возражение: поднимали ставки, изолировали подопытных от социального давления других участников и самого экспериментатора, создавали условия для временного обучения. Кроме того, выдвигалось возражение против того, что участники механически переносили реакции, которые были адаптивными за стенами лаборатории, в обстановку эксперимента, где они становились плохо адаптирующимися, к примеру, используя стратегию «услуга за услугу» в однократных испытаниях, в которых она не имела смысла. Экономисты-бихевиористы отвечали, что в поведении подопытных нет никакого автоматизма, так как можно показать, что они способны прекрасно приспосабливаться с учетом стимулов. Эти дебаты продолжаются по сей день, и неспециалисту трудно в них разобраться. Если я склонен встать на сторону экономистов-бихевиористов, вероятно, я делаю это на неинтеллектуальном основании: оппонент моего оппонента – мой друг.