Джефф Хоуи - Сдвиг. Как выжить в стремительном будущем

Решение загадки мозга нельзя назвать «математически трудной задачей». «Трудная задача» предполагает попытки выразить в количественном и качественном виде взаимосвязанные проблемы, мешающие нам понять тот самый орган, который мы как раз используем для понимания. Тут как минимум ошеломляет сам масштаб задачи. В среднем человеческий мозг содержит сто миллиардов нейронов. Если бы нейроны были людьми, квадратный миллиметр (по размеру — маковое зернышко) мозговой ткани был бы сравним с городом Бербанк в штате Калифорния [338]. И это не считая триллиона в нейроглии — клетках, окружающих нейроны и обслуживающих их, подобно экипажу механиков у гонщика во время «500 миль Индианаполиса» [339].

Однако нейробиологу внушает благоговение и ставит его в тупик не количество клеток мозга, но то, что находится между ними. Невозможно отыскать любовь в потоке нейронов; не существует четко очерченного мозгового отдела, ответственного за разнообразные формы гнева. Сознание — идеальный пример эмерджентности; его эманации (лучше и не скажешь) проистекают из бесчисленных химических сигналов, протекающих через наш мозг каждое мгновение, пока мы живем и дышим. Один-единственный нейрон может соединяться с другими нейронами через тысячи взаимосвязей, или синапсов. Эти сотни триллионов связей эквивалентны числу звезд в тысяче галактик, подобных Млечному Пути, — вот почему мозг равен космосу, являя собой необъятный и неизученный фронтир человеческого осознания.

Вычислительной мощи, которую генерируют эти взаимосвязи, должно хватать на то, чтобы повысить у человека чувство собственного достоинства. Ваш мозг способен поддерживать 2,5 петабита данных [340]. Это значит, что достаточно всего 10 человек (и их серого вещества), чтобы превзойти объем памяти любого жесткого диска выпуска 1995 года [341]. И хотя человечество сумело создать суперкомпьютер, равный мозгу с его процессинговой скоростью в 2,2 миллиарда мегафлопов [342], таких машин всего четыре, они занимают собой целые склады, и каждый потребляет столько энергии, сколько четыре тысячи домохозяйств. А мозг, гораздо более компактный, использует столько же энергии, сколько тусклая лампочка [343]. Так что — нет, решение загадки мозга не «трудная проблема», а исторический вызов, беспрецедентный и не сравнимый ни с чем.

И традиционные подходы необходимо отвергнуть не только для того, чтобы просто понять мозг. Того же требует и множество замысловатых проблем, которые мы затрагивали на предыдущих страницах этой книги. Прогнозирование погоды в радикальным образом меняющемся климате? Создание финансовых рынков, глобальных, здоровых и при этом достаточно устойчивых, чтобы восставать из пепла после неизбежных крахов? И то и другое, заявляет Бойден, подпадает под категорию уникальных проблем XXI века. «Люди любят рассуждать насчет полетов на Луну, — говорит он. — Но первый полет на Луну увенчался успехом потому, что был основан на устоявшихся принципах единственной научной дисциплины — физики. К тому времени уже существовали кирпичики, из которых можно было строить здание, — принципы фундаментальной науки».

А новые проблемы, о которых мы говорим, будь то лечение болезни Альцгеймера или прогнозирование меняющихся климатических систем, фундаментально отличны от прежних в том смысле, что для их решения требуется открыть и изучить все до единого строительные кирпичики той или иной сложной системы. «Мы стоим на пороге, намереваясь вступить в неизученные области, которые человеческий мозг едва-едва способен охватить, — утверждает Бойден. — Однако это не значит, что нужно отступить, устрашась сражаться с реальностью на ее условиях». Владения, о которых идет речь, по природе своей являются сложными системами.

Решение проблемы сложных систем выводит на передний план тонкое, но при этом невероятно важное различие между междисциплинарным и антидисциплинарным подходами. Первый предусматривает, что физики и клеточные биологи совместно занимаются междисциплинарным научным направлением, известным как клеточная физиология. Однако Бойден ставит вопрос гораздо более глубокого свойства: «Что если решение таких неподатливых проблем требует полной перестройки научной области и создания абсолютно новых дисциплин — даже изобретения революционного подхода, целиком отвергающего деление на дисциплины?» Бойден в итоге предпочел термин «омнидисциплинарный».