Оксана Кабачек - Врата в бессознательное - Набоков плюс

Для самостоятельного ( актуального ) читательского развития оптимален вариант 2 Таблицы № 6 (небольшой сдвиг семантики текста в затексте), к которому стремятся многие классические произведения. Обычно здесь в затексте автор, вопреки представлениям З. Фрейда, скрывает от читателей, а иногда и себя самого, не худшие, а лучшие — заветные чувства (например, любовь к родине — см. известное выражение Л. Толстого о «скрытой теплоте патриотизма»). Стихотворение «Прощай, немытая Россия» М. Лермонтова, согласно затексту, — о трагической немоте ее подданных. О немытости же России — стихотворение «Готовность» М. Волошина: в затексте, как уже говорилось, вопреки призывам текста сжечь Россию в очистительном огне, описано отмывание ее, новорожденной, от накипи и грязи. Диалог Волошина с Лермонтовым, опосредованный затекстом?

И опять вопрос: кто истинный адресат таких произведений? Предмет описания — герой текста? Бог? Современник? Потомки? Собственное Я поэта (диалог «Я — второе Я»)? Некий «идеальный читатель»?

Мультисубъектность, мультипозиционность литературно-художественной деятельности (стремление S1 и S2 слиться с позицией S3 при учете S4) означает, что, в идеале, все они — не только авторы, но и адресаты, в качестве Другого вносящие свою лепту в создание произведения. По-видимому, так занимающее современных текстологов отличие «воображаемого» читателя от «имплицитного» [70;6] может быть понято — на уровне предметного анализа, а не только формального определения — посредством учета исследователями взаимодействия осознаваемых и неосознаваемых компонентов литературно-художественной деятельности и ее продукта (всех слоев затекста, наиболее архаической инстанции S4 и т. п.)

Тогда «имплицитный» читатель — это квалифицированный реципиент всего произведения, того, что объективно получилось, а не того, что, по мнению автора, он создавал и создал для «воображаемого» читателя. И в этом смысле, парадоксальным образом, первый оказывается адресатом истинным, второй — мнимым (коего мнит автор) [63].

К началу следующего этапа исследования были в общих чертах понятны функции двух первых слоев затекста литературно-художественного произведения. Напомним о них.

Самый поверхностный слой — анаграмматический — дает возможность заглянуть в бессознательное автора, тревожащую его в данный момент и проговариваемую проблему, иногда не имеющую отношения к тому, что описывает текст. Этот слой отчасти был изучен филологам; его функция в XIX–XX вв. характеризовалась ими как утаивание запретного и разговор с посвященными [153] (и в архаические времена анаграмма, т. е. распыление «осколков» слов по тексту, помогала спрятать табуированные имена богов и героев; они становились доступными только жрецам [9]).

Следующий хранящий авторское бессознательное слой, образуемый полной фонограммой текста, был назван нами фабульным, ибо содержал уже не слова, но динамичные картины жизни — взаимоотношения персонажей, их мечты и страхи, поведение в экстремальных обстоятельствах и повседневные занятия. Иногда этот слой также входил в противоречие с тем, о чем сообщал автор в тексте, т. е. нес в себе дополнительные смыслы — послание читателям, которое предстояло как-то расшифровать их сознанию и, главным образом, бессознательному. (Характер восприятия произведения читателями-слушателями зависел как от типа соотношения текста и фабульного слоя затекста, так и от уровня читательской квалификации).

Самым странным представлялся третий слой, первоначально названный метафизическим . Дальнейшее исследование (анализ этого слоя затекста 500 произведений разных жанров) привело к пониманию того, что две главные и взаимосвязанные функции этого слоя, невозможные без этической составляющей, есть гармонизация и «энергизация» слушателя (и автора). Слой получил второе название — архетипического. Почему?

Мелодичные звуки (пение, звон колокольчиков и колоколов и пр.) как источник эвфонии (благозвучия, в переводе с древнегреческого) оказывают медитативное, успокаивающее воздействие, создают хорошее настроение у участников художественной коммуникации; звуки турбулентные — глухие фрикативные согласные [73], т е. свистяще-хрипяще-шипящие, равно как и агрессивные звуковые проявления хтонических (адских) животных: рычание, лай, а также цоканье копыт непременных адских персонажей, бесов, несут — за счет турбулентности — дополнительный заряд энергии, мобилизуя говорящего и слушающего.