Альфред Барков - Прогулки с Евгением Онегиным

Теперь, с учетом находок В. Н. Турбина, стоит оценить, как проявляется в «Гробовщике» пушкинская интенция.

…Итак, в этой повести в образе гробовщика пародируется А. С. Пушкин. Ясно, кем пародируется – тем же «ненарадовским помещиком». Как пародируется, тоже ясно: грубо, топорно, с привлечением исключительно биографических данных поэта. Методом трамвайной полемики, если в рамках современной терминологии.

Чем же отвечает «помещику» Пушкин? Это у нас уже разобрано – встречной пародией, показом «помещика» в образе все того же бедняги гробовщика. Причем этот показ ведется не путем грубого введения биографических данных Катенина, а весьма тонкой «жертвой качества»: аномально художественным исполнением образа гробовщика «пером» его двойника-Катенина – через психологические нюансы. Пушкин предоставил возможность Катенину, пародируя себя, Пушкина, непроизвольно проявить свою сущность, что тот и сделал, создав единственный за всю свою творческую биографию подлинно художественный образ… самого себя, с нутром гробовщика.

Собственно, в этом образе заключена общая тактика пушкинской полемики в «Повестях Белкина»: он как бы дает Катенину неограниченную возможность свободно пародировать себя, Пушкина, будучи уверенным в том, что такая пародия все равно не получится, а только раскроет характерные черты личности самого автора-«помещика».

Через три года Пушкин, предваряя «Путешествия» переделанным «вступлением к осьмой главе», напомнит об этом Катенину, «польстив» его «поэтическому таланту», который не мешает ему быть и «тонким критиком». Дескать, не плюй в колодец, милый мой – это тебе все Зельский-Тартюф с оскопленным инородцем боком выходят…

Образ гробовщика предстает теперь в нашем сознании как беспрецедентно уникальное художественное явление, как двуликий Янус, вместивший в себя катенинское видение Пушкина и пушкинское – Катенина. Старая литературная полемика двух «приятелей» перенесена Пушкиным на крошечный пятачок – образ персонажа, и ведется уже в пределах этого образа. Вот это уже – уровень подлинного гения.

Как тут было Баратынскому не «ржать» и не «биться»?..

И здесь – теоретическая задача, заданная нам Пушкиным… Как это вообще расценить: на материале одного персонажа – одновременно два образа, причем созданных противоположными интенциями двух «авторов»? Более того, эти образы конфликтуют между собой, каждый из них пытается «вытеснить», «пересилить» другой…

Как определить с точки зрения структуры этот процесс, который выходит далеко за рамки того, что происходит внутри образа по Бахтину? Двух этических составляющих, тем более противоположно направленных, в одном образе быть не может. Не может происходить внутри образа персонажа и какое-либо действие, фабульное по своей природе, оно может иметь место только в рамках сюжета, но никак не образа… А здесь не просто действие, а настоящая борьба между двумя образами-антагонистами, притом созданными различными «авторами»! Какой сюжет!

Как читатель мог обратить внимание, до этого ничего подобного в других мениппеях Пушкина не было. Добавлю, что не было такого и в мениппеях М. Булгакова, Вл. Орлова, Вл. Луговского, Айрис Мэрдок, которые мне случилось разбирать. Ведь обнаруженное явление не вписывается в рамки описанной здесь структуры мениппеи. Не следует ли из этого, что в данном случае столкнулись с чем-то новым, требующим объяснения с точки зрения структурного анализа?

Итак: фактологическая основа у двух образов общая. Это – «голый» персонаж, без этического наполнения. То есть, пока не ставший образом элемент фабулы сказа (эпической). В мениппее на материале фабулы сказа образуется минимум два сюжета: ложный и истинный; иногда еще один истинный (если под персонажами подразумеваются конкретные личности), и этим сюжетам соответствуют различные образы этого персонажа. При этом следует учесть, что сказ и композиция его фабулы – сфера исключительной компетенции рассказчика, титульный автор вмешиваться в нее не имеет права, таковы условия их «договора». Автор, если он хочет вставить свое слово к повествуемому в сказе, может сделать это только с позиций «авторской» фабулы, которую вынужден размещать во «внетекстовых» структурах; иного места для авторского слова в мениппее нет.

В данном же случае имеет место нечто иное. Что представляют собой образы гробовщика в сюжетах сказа? В первичном сюжете это – Адриян Прохоров, представитель «мрачной профессии» – то, что мы видим при поверхностном чтении, без осознания того факта, что рассказчик обладает скрытой интенцией. В «истинном» сюжете, при выявлении наличия скрытой интенции рассказчика – уже пародийный образ Пушкина. До этого места все пока вписывается в рамки фабулы сказа.