Альфред Барков - Прогулки с Евгением Онегиным

Конечно, В. Н. Турбин чувствовал определенную ущербность доказательности своих посылок – да иначе в принципе быть и не может, – индуктивное доказательство никогда не будет восприниматься как завершенное. Он знал, что его потенциальные оппоненты могут выставить контраргументы типа: «Никогда „Гробовщика“ не читали подобным образом! Никто не читал! И неужто Пушкин писал свою повесть в расчете на то, что в далеком-далеком будущем какой-то доцентишка ‹…› вдруг увидит в ней хитроумное переплетение разноцветных нитей?..»

«Доцентишка»… Вот пример внутренней раскрепощенности человека, который не опасается того, что своей самоиронией подсказывает своим оппонентам привычный для них аргумент в полемике… А, собственно, почему бы и нет? Человек, распознавший самопародию Пушкина в образе гробовщика, вполне может себе это позволить. Тем более что он даже знает, какой тип людей будет ему оппонировать: «сверхпочтительно склоняясь перед памятью Сергея Бонди» и отдавая ему должное за «безупречное знание текстов Пушкина», В. Н. Турбин рисует образ литературоведческого бюрократа, с университетской кафедры отвергающего всякую свежую мысль, если только она не вписывается в предписанные каноны…

В том, что среди заслуг С. М. Бонди отмечена только текстология, ощущается почтительная «фигура умолчания» в отношении сомнительных достижений профессора в области поэтики, и с такой подразумеваемой характеристикой трудно не согласиться – что было, то было. Вернее, наоборот: чего не было… А вот что касается выдающихся заслуг в области «безупречного знания текстов Пушкина», то с этим позволю себе категорически не согласиться. То, что Сергей Михайлович в свое время дорасшифровал целую онегинскую строфу в, казалось бы, совершенно безнадежном черновике, это, конечно плюс, и таких плюсов в послужном списке С. М. Бонди было немало. Да и то, что своим признанием о мотивах восстановления эпиграфа к «Бахчисарайскому фонтану» он фактически раскрыл текстологический секрет волюнтаристского подхода к трактованию воли национальной святыни, это тоже сыграет свою положительную роль – во всяком случае, становятся ясными мотивы совершавшихся другим профессором на протяжении нескольких десятилетий текстологических преступлений, вытравивших в обоих академических изданиях из «Евгения Онегина» все, что раскрывало его содержание без хитроумной расшифровки.

Что же касается безупречного знания текстов… Безупречнее всего тексты знает компьютер – бездумная машина, у которой, правда, не пропадет ни одной запятой из однажды введенного в память текста. Да толку с того – машина, она ведь и остается машиной, и к ней вполне применимо такое понятие, как «функциональная безграмотность». Во всяком случае, приведенный выше пример неумения СМ. Бонди разобраться в элементарном вопросе структуры всем известного «вступления к осьмой главе» романа, и тем более с датой первой публикации «Путешествий Онегина», вряд ли может свидетельствовать в пользу «безупречности». Тем более что эта сопровождаемая панегириками издателей ошибка до сих пор тиражируется в массовых изданиях… Обиднее всего то, что ошибка эта была совершена Сергеем Михайловичем уже после 1934 года, когда Ю. Г. Оксманом в этот вопрос была внесена полная ясность.

Полемическая патетика в таких вопросах вряд ли может являться аргументом. Тем более, когда научные выводы сделаны методом, всегда оставляющим место для совершенно оправданных сомнений. Ведь оппоненты могут вполне резонно усомниться, скажем, в доказательности аргумента, сближающего контексты «Медного всадника» и «Гробовщика». Те, кто знакомы с основами научного доказательства, могут прямо сказать, что в этой индуктивной цепи всего лишь одно звено построения, так что при самых благоприятных условиях вероятность доказанности не будет превышать пятидесяти процентов, оставляя остальные пятьдесят на милость оппонентов. И это – в лучшем случае. Потому что есть другой, не менее резонный аргумент: поскольку речь идет о художественном творчестве, львиная доля в котором приходится на иррациональные моменты психики, кто может дать гарантию, что Пушкин ввел эту параллель преднамеренно? А если даже и на подсознательном уровне, то тем более – поди разберись, что там творилось в подкорке чужого мозга, тем более гения… Кому, вообще, дано дотянуться до этого?..

Вести методами увещевания полемику с красной профессурой, в руках у которой непробиваемая аргументация типа «товарища Маузера» (в виде контроля площади в научных изданиях, спецсоветов, ВАКов и прочей подвластной инфраструктуры), бесперспективно. Профессура просто отмолчится, имитируя «презрение». Нет, такие акции должны планироваться, их необходимо вписывать в какой-то объективный процесс, выбивающий «товарища Маузера» из рук этих «братишек». Правда, для этого необходимо, чтобы доказанность выводов была безупречной, и тогда позиция трусливого школярства обернется против самих Бессмертных.