Альфред Барков - Прогулки с Евгением Онегиным

Впрочем, Сильвио, проявившего несвойственное для своей натуры уважение к нему, он тоже не жалует. Так, бретер, мальчишка. Нарушил кодекс чести – не пристрелил обидчика. Вон ведь как опустился – оброс бородой, в пыли… К тому же, имя у него какое-то непонятное… Был офицером – значит, по отцовской линии дворянин; откуда же у него тогда это неправославное имя – выходит, инородец по материнской линии?.. (1830 год… Господи, как же Пушкин оказался прав, не зная еще тогда, в Болдине, что очередной удар получит через три с половиной года именно из-за того, что по матери – не совсем русский…)

Характер натуры, скрытые психологические доминанты рассказчика ярко проявились в его повествовании в «Гробовщике». В этой повести вообще вряд ли можно усмотреть хоть какой-то след от Белкина – все повествование «напрямую» замкнул на себя «ненарадовский помещик». Конечно, тонкие саркастические наблюдения относительно и новоселья при размещенных в кухне и гостиной гробах всех цветов и калибров, и «мертвецов православных» в устах гробовщика, православие которого ограничивается пожеланиями смерти ближнего ради дохода от ремесла, и вывески над воротами, изображавшей дородного Амура (!) с опрокинутым факелом в руке, с подписью: «Здесь продаются и обиваются гробы простые и крашеные, также отдаются напрокат (!) и починяются старые» (?!) – все это делает честь остроумию рассказчика. «Отдаются напрокат» – они, что, после проката тоже будут составлять часть меблировки комнат мастерового при его чаепитии? Подметить такое и бросить как бы между прочим Белкин явно не способен, поскольку он начисто лишен чувства юмора. Так что по этой части претензий к литератору-помещику нет. Что умеет, то умеет. Иногда, правда…

Вопрос возникает по другому поводу. Вот он ведет свое остроумное повествование, в процессе которого незаметно переходит к описанию кошмарного сна гробовщика. Настолько незаметно и плавно совершен этот переход, настолько умело подано содержание сна с позиции гробовщика, то есть, практически изнутри его образа, что становится просто невозможно четко разграничить эпическое видение с позиции отстраненного рассказчика от чисто лирической (изнутри образа) точки зрения гробовщика. Не играет совершенно никакой роли тот факт, что кошмар, как оказывается в развязке, только приснился. То есть, нет, дескать, события фабулы, и на этом почему-то делают акцент исследователи. Не скажите: событие фабулы есть, притом настолько реальное, то есть, полностью вписывающееся во всю логику повествования, что мы верим в его подлинность до самого конца. Что из того, что событие приснилось незадачливому гробовщику? С его точки зрения это – совершенно объективная реальность, он ее воспринимает именно так, причем совершенно четко сознает логичность такой ситуации: если можно готовить пищу и обедать в окружении гробов, в том числе и «б/у», идти на открытое богохульство, обращаясь к покойникам как к живым православным, мечтая при этом о скорой смерти действительно православного «клиента» ради наживы, то почему бы этим «православным» вурдалакам действительно не подняться из гробов (у кого таковые вообще были – разве не их последнее ложе берет гробовщик в ремонт для очередного «православного» «клиента»?) да и не навестить своего благодетеля? Никакого сбоя в художественной логике здесь совершенно нет.

Зато есть другое, гораздо худшее, и оно заключается именно в отсутствии какого-либо сбоя в ведении повествования – едва ли не единственный случай на все пять «побасенок». Ведь только посмотреть – не очень квалифицированный литератор, каковым фактически является «помещик», не способен на элементарную объективацию от создаваемого им образа Белкина. Ладно, Белкин стоит ниже него на социальной лестнице, он косноязычен, безнадежно туп, если действительно можно верить тому же «помещику». Но все же это – человек из его, помещика круга, он дворянин, помещик, пусть даже о шестидесяти трех душах; он – отставной офицер, пусть даже чин пожалован ему незадолго до отставки. В конце-концов, он сосед, входит в круг его, помещика, общения. И вот при всем этом «помещик» как «истинный автор» цикла, при всей своей интеллигентности и явном наличии опыта литературной деятельности, обладая довольно ироничным, острым на чужие недостатки взглядом, все же не может выполнить элементарную для любого литератора задачу – войти в образ Белкина и вести повествование изнутри его от начала и до самого конца; он пытается это сделать, в отдельных эпизодах ему это даже удается, но он не может выдержать эту позицию, из образа Белкина все время торчат наружу его, «автора», уши.