Альфред Барков - Прогулки с Евгением Онегиным

Образ И. П. Белкина в том виде, в каком он вышел из-под пера «ненарадовского помещика», это, по сути, «паспорт» творческой манеры «помещика», включая и его «авторскую», сатирическую интенцию, психологические доминанты, а также характеристики как литератора. Последнее обстоятельство, очень важное для понимания замысла Пушкина, безусловно подлежит прояснению, хотя здесь можно предвидеть значительные трудности. Дело в том, что противоречивость образа Белкина как персонажа в изображении «помещика» может объясняться двумя основными причинами: как сатирическим замыслом «помещика», так и уровнем владения им художественными приемами. Иными словами, «дезинтегрирующийся» образ Белкина мог получиться у него в таком виде преднамеренно; с другой стороны, не исключено, что этот образ распался на не сводимые воедино куски просто оттого, что «помещик» по уровню владения пером сам недалеко ушел от графомана Белкина. Точное определение соотношения этих двух составляющих может прояснить как раз то, что является загадкой – замысел Пушкина-художника.

Как определил С. Г. Бочаров, в «ненарадовской» характеристике Белкина имеет место «амбивалентная белкинская «двуполость» («женоподобность», если пользоваться лексикой катениноведения – А.Б.), именно не активная и положительная, но пассивная, «нулевая». В окончательную редакцию предисловия не вошел еще один анекдот: рассказ [ненарадовского помещика] о том, как Белкину для прогулки подали самую смиренную из лошадей, которой он все-таки оказался смирнее и с нее упал. Это тоже мера белкинского «отсутствия», «нулевого существования» {89}.

И, уж поскольку упомянуто о «двуполости», то трудно отделаться от мысли о том, что эта характеристика совпадает с другой – данной Пушкину как объекту изображения в «Старой были». Характеристикой, вышедшей из-под пера Катенина незадолго до создания «Повестей Белкина» и опубликованной по воле самого Пушкина. Это обстоятельство сближает два образа: «женоподобного» грека-поэта и «двуполого» Белкина. И не только два образа, но и две ситуации: там Катенин прислал Пушкину пасквиль на него самого, здесь же «помещик» «издателю» – А.П. – сатиру на Белкина. Уж не подразумевается ли Пушкин и при создании «ненарадовским помещиком» сатирического образа недоучки Белкина? В «белкиноведении» такая мысль может показаться более чем странной; но все же вспомним, что Пушкину было не впервые пародировать самого себя от чужого имени, и «Онегин» тому яркий пример. Можно вспомнить и то, как создавалась почва для демонстративной самопародии на основе рифмы «морозы – розы»…

…И вообще, что мог чувствовать Пушкин, отгороженный холерными карантинами от внешнего мира? Ведь уже заканчивался 1830-й год, а за полученную от Катенина пощечину в виде «Старой были» все еще не было получено удовлетворения, и кое-кто мог ненароком заподозрить, что Пушкин действительно оказался более смирным, чем самая смирная лошадка Белкина…

Конечно, это может рассматриваться только в качестве промежуточной гипотезы, одной из тех, которые сами по себе приходят в голову по ходу исследования. Впрочем, такие ассоциации иначе в голову и не приходят: когда есть факты, смыкающиеся своими этическими контекстами, то рефлексии и аллюзии возникают в нашем мозгу независимо от нашей воли – было бы только что сопоставлять, и Бахтин высказался по этому поводу достаточно четко… Согласен, что такие ассоциации носят индуктивный характер, а индукция – не совсем доказательство, что бы по этому поводу ни писал Бертран Рассел. Хотя и Бахтин мыслил подобными категориями… Однако, с другой стороны, меня могут упрекнуть в нарушении собственного принципа, в соответствии с которым структурный анализ должен предшествовать привлечению биографических данных. Но структура в том виде, как она просматривается на данном этапе исследования, уже изложена выше; в принципе, она не может быть иной, поскольку это – единственный основанный на фактах логически допустимый вариант, только при котором могут быть разрешены все противоречия. Скажем так: на данном этапе уже вполне допустимо формулировать промежуточную гипотезу с привлечением внешнего, биографического этического контекста. Тем более что к этому этапу работы характер отношений Пушкина с Катениным доказан на уровне факта, а этим фактом уже можно оперировать даже в силлогической цепи.