Альфред Барков - Прогулки с Евгением Онегиным

Что оставалось делать Катенину? Разве что выплеснуть свою злобу в очередном послании Бахтину (31 марта 1829 г.): «Романтики наши, и с Бейроном и с Мицкевичем, мне до того опротивели, что мысль – сделаться самому хоть несколько по необходимости, на них похожим – для меня нестерпима […] Романтизм – наглое с невежеством безумие».

С Бейроном… Очень характерное написание этого имени… Катенинское… Вот и 20 мая 1828 г. он писал: «Мне кажется, что Бейрон плохой пример»…

На этой стадии уже можно возвратиться к «Полтаве» и выяснить, почему Пушкин приступил к ее созданию именно 5 апреля 1828 года, не раньше и не позже. «Анчар» – хорошо; его содержанием Пушкин действительно выражает свое гражданское кредо и дает ответ на содержащееся в «Старой были» обвинение Катенина. Но стоит вспомнить, какое событие стало главным для Пушкина в начале 1828 года…

…Только что опубликованы «Стансы». Считается, что в близких к Пушкину кругах они были поняты как измена прежним убеждениям и форма лести. Б. В. Томашевский писал по этому поводу: «В обвинительные акты против Пушкина постоянно вводится два стихотворения, обращенных к Николаю I: „В надежде славы и добра“ [„Стансы“] и „Нет, я не льстец“ [„Друзьям“]» {56}.

Действительно, стихотворение «Друзьям», написанное в 1828 году (царь не разрешил его публикацию), справедливо расценивается как оправдательная реакция Пушкина на обвинения. Исследовав черновики этого стихотворения, Б. В. Томашевский установил, что первоначально оно было обращено «… не к коллективному адресату „Друзьям“, а к какому-то одному и, следовательно, является не отзывом на дошедшие до Пушкина слухи, а ответом на какие-то определенные и прямые обвинения. Не был ли Вяземский полемистом Пушкина?» {57}. Этот вывод сделан на основании того, что в черновом варианте автор обращался к своему неизвестному оппоненту на «ты».

К счастью, высказанное Томашевским предположение относительно Вяземского как «полемиста» Пушкина не подтверждается – у Пушкина, начиная с 1815 года, был другой «полемист» – его «добрый приятель» Катенин. Итак: «Старая быль» была направлена Пушкину из Костромской губернии 27 марта; сколько она могла идти до Петербурга? Максимум неделю – почта в то время работала более исправно, чем сейчас. И какова же была реакция Пушкина? Сразу же по получении послания Катенина, уже 5 апреля он начал писать «Полтаву» в качестве опровержения делом тех обвинений, которые содержались в «Старой были». Он опубликовал «Старую быль» вместе со своим стихотворным «Ответом Катенину» в «Северных цветах» на 1829 год. И тут же вслед за этим последовала публикация как раз подоспевшей к сроку «Полтавы», которая вышла из печати в конце марта 1829 года и содержание которой непосредственно опровергало обвинения со стороны Катенина – дескать, надо уметь читать то, где я якобы хвалю царей, и соображать, что за этим фактически кроется (кстати, и в самих «Стансах» исследователи отмечают наличие иронии и сатиры).

А теперь зададим себе вопрос: мог ли Пушкин после обвинения в льстивом по отношению к царю содержании «Стансов», тем более сразу же после добровольной публикации оскорбительной для себя «Старой были», подтвердить эти обвинения «Полтавой», если бы ее содержание действительно замышлялось именно таким, каким нас приучили его видеть? Отвечал ли он действительно катенинской характеристике «женоподобного»?..

Под углом зрения именно этой, скрытой от глаз широких кругов читающей публики полемики, представляется целесообразным рассмотреть два факта, связанных с прижизненной публикацией «Руслана и Людмилы». Напомню, что в полном виде текст поэмы увидел свет при первом издании в 1820 году. В качестве наиболее крупных, влияющих на восприятие содержания поэмы самокупюр в последующих изданиях, следует отметить две.

Первая была сделана при повторном издании поэмы в 1828 году, когда Пушкин изъял из четвертой песни сцену неудавшейся попытки Черномора овладеть Людмилой. По времени это совпало с получением им текста «Старой были» Катенина, где Пушкин не мог не узнать себя в образе оскопленного грека (он мог знать об этом и раньше, поскольку в 1827 году в Петербурге Катенин, если ему верить, якобы знакомил его с содержанием готовящейся поэмы). Внешне получалось, что Катенин в общем-то достаточно «адекватно» реагирует на такой ракурс образа Черномора, и что моральное право на такой ответный ход дал ему сам Пушкин. Заблаговременным (за девять месяцев до публикации «Старой были») изъятием завершающей сцены из четвертой песни «Руслана и Людмилы» Пушкин лишал «Старую быль» такого контекста.