Дирк Уффельманн - Дискурсы Владимира Сорокина

После распада Советского Союза многое, очевидно, изменилось как в медийных стратегиях Сорокина 1990-х и начала 2000-х годов (см. седьмую главу), так и в его обращении к популярной культуре в «Голубом сале». При первом взгляде на трилогию, которую составляют романы «Лед» (2002), «Путь Бро» (2004) и «23 000» (2005), мы обнаруживаем в ней некоторые приемы, роднящие ее с «Голубым салом»: отсылки к популярным криминальным триллерам и жанру фэнтези, а также фантастическое вещество в качестве главного связующего элемента. Вторая часть, «Путь Бро»809, логически предшествует «Льду»810, поэтому когда в 2005 году ее объединили под одной обложкой со «Льдом» и третьей частью, «23 000», никогда не публиковавшейся отдельным изданием, «Путь Бро» открывал книгу, озаглавленную «Трилогия»811. В «Трилогии» 685 страниц, и на сегодняшний день это самое объемное целостное произведение Сорокина. Для переиздания 2008 года Сорокин слегка изменил финал романа «23 000»812.

«Лед», вещество, давшее название роману, — особая частица замерзшей воды, упавшей на землю вместе с реальным Тунгусским метеоритом в 1908 году. «Идеальное космическое вещество»813, являющееся в книге объектом фанатичного поклонения814, напоминает вещества, фигурирующие в предшествующих текстах Сорокина, в особенности таинственную полужидкую субстанцию голубого цвета, вырабатываемую клонами русских писателей, в романе «Голубое сало». Если их литературная продукция рассматривалась как некачественные «отходы производства», загадочное голубое вещество манило всех персонажей романа 1999 года. В «Сердцах четырех», написанных в 1991 году, упоминается еще более невразумительная субстанция, схожая со льдом из «Ледяной трилогии» и тоже связанная с сердцами персонажей. В «Ледяной трилогии» замерзшим веществом с Тунгусского метеорита могут воспользоваться лишь 23 000 избранных, чьи живые сердца можно освободить из земной темницы, ударяя сделанным из космического льда молотом по грудной клетке каждого из них. Когда сердца всех 23 000 раскроются, вновь воссияет изначальный «Свет», ныне утраченный людьми, которые деградировали до состояния метафизически мертвых «мясных машин». Такова, если изложить ее вкратце, интрига трех романов, где персонажи весьма прямолинейным образом поделены на две противопоставленные друг другу группы815 — «примитивных „говорящих сердцем" и „мясных машин“»816.

Так как в книге я придерживаюсь хронологической последовательности, я буду анализировать романы не в том порядке, в каком они были изданы в 2005 году как трилогия, а в том, в каком они были опубликованы изначально и в каком с ними впервые познакомились русские читатели. Поэтому начну я со «Льда», напечатанного в марте 2002 года. Действие этой части будущей трилогии разворачивается в постсоветской Москве, где некие голубоглазые и светловолосые люди ищут других голубоглазых блондинов, чьи сердца «говорят», когда первые бьют их по грудной клетке молотом изо льда, принесенного на землю Тунгусским метеоритом, который упал на территории нынешнего Красноярского края в 1908 году.

Первые страницы «Льда» производят впечатление однородного повествования, далекого от произвольной структуры «Голубого сала». Но вскоре становится ясно, что и «Лед» грешит против некоторых нарратологических правил романного жанра. Первая и самая длинная из четырех частей «Льда»817 отличается от привычного повествования тем, что построена на принципе серийности — повторения одних и тех же действий с незначительными вариациями. Очевидный пример — повторяющиеся призывы «Отзовися!» и «Говори сердцем!»818. Кроме того, возникает ощущение, что повествование ведется в спешке, записано урывками и остается незавершенным. Торопливый рассказчик не дает себе труда методично описывать персонажей, а только бегло характеризует их, перечисляя через запятую отдельные черты819. Кажется, что и читателя роман приглашает к такому же торопливому движению по тексту. Слова, выделенные жирным шрифтом, не привлекают внимания к каким-то важным идеям, а всего лишь сигнализируют появление новых персонажей (врача, ассистентки, водителя и т. д.820), словно бы облегчая чтение «по диагонали». Это с самого начала заставляет усомниться в метафизических претензиях романа:

На дискурсивном уровне простота синтаксиса и спонтанность противоречат сложной задаче, которую братья и сестры пытаются решить, осуществляя тщательно подготовленные и детально спланированные действия. Не только их зверское поведение, но и примитивная речь многих членов братства, в том числе духовного лидера, не вяжутся с их высокими целями821.