Владимир Бахмутский - В поисках великого может быть

Строительству Фауста мешает хижина Филемона и Бавкиды, особенно его раздражают церквушка и колокольный звон, которые напоминают ему о греховности. Он хочет переселить стариков куда-нибудь, с глаз долой, чтобы не было поблизости ни этой хижины, ни старой церкви. Но Филемон и Бавкида не хотят никуда уезжать, они прожили здесь, на этом берегу, целую жизнь. К тому же они слишком стары и хотят умереть в своём старом доме. Фауст предлагает им обмен, а Мефистофель всячески его уговаривает:

Звон колокольный – не пустяк.

Он отравляет каждый шаг.

Недопустимо равнодушье

К тому, что вечно режет уши.

Заладят это «динь-динь-динь»,

Прощай, безоблачная синь.

Что похороны, что крестины,

Для колокола всё едино,

Вся жизнь как будто – призрак, хмарь,

А главное – один звонарь. (397)

(Акт пятый. Втроём за столом в саду)

Фауст в конце концов уступает: он разрешает Мефистофелю переселить Филемона и Бавкиду силой. Но Мефистофель не стал марать рук – просто сжёг хижину вместе со стариками, а заодно и церковь. Караульный Линкей со своей сторожевой башни первым замечает пламя этого пожара. Он в ужасе от представшей его глазам картины:

Искры носятся роями

В стариковском липняке.

Всё сильней бушует пламя

Меж стволов на сквозняке.

И полна лачуга дыма,

Отсыревшая от лет.

Помощи необходимой

Ниоткуда нет как нет.

Закрывали осторожно

Добряки заслон печной.

Что за случай невозможный!

Дом горит не их виной.

Чёрной крышей обгорелой

Пламенеют угольки.

Только бы остались целы,

Не сгорели старики!

Словно молнии зигзаги,

По листве бегут огни

И, треща, на сильной тяге,

Рассыпают головни.

А часовня, что ласкала

Из-под лип веками взор,

Вся под тяжестью обвала

С ними рушится в костёр.

Лип обуглившийся остов,

Раскалённый до корней,

Безутешнее погостов

Смотрит в даль ушедших дней.

Вот отполыхало пламя,

Запустенье, пепел, чад.-

И уходит вдаль с веками

То, что радовало взгляд. (398)

(Акт пятый. Глубокая ночь)

Это мир, который был когда-то воплощён в Маргарите, а теперь он окончательно ушёл в прошлое. Фауст возмущён тем, что произошло. Он хотел стариков переселить, а не погубить:

Я мену предлагал со мной,

А не насилье, не разбой.

За глухоту к моим словам

Проклятье вам, проклятье вам!

<���…>

Ошиблись, меру перешли! (399)

(Акт пятый. Глубокая ночь)

Но ничего уже не поделаешь, всё свершилось… Фауста тяготит его связь с Мефистофелем, но он понимает, что без Мефистофеля ему не обойтись.

В этот момент перед Фаустом появляются четыре седые женщины. Это символические фигуры – Нехватка, Вина, Забота и Нужда. Здесь он впервые сожалеет о своём договоре с Мефистофелем:

Я всё ещё не вырвался из пут!

О, если бы мне магию забыть,

Заклятий больше не произносить,

О, если бы, с природой наравне,

Быть человеком, человеком мне!

Таким я был, но преступил устав,

Анафеме себя и жизнь предав. (400)

(Акт пятый. Полночь)

Первой Фауст встречает Заботу. Образ Заботы очень важен. Что такое вообще Забота? Это, прежде всего, поглощённость завтрашним днём. Всякая деятельность неразрывно с ней связана. Когда занят каким-то делом, то неизбежно думаешь о том, как продолжишь его завтра, надо непременно быть готовым к тому, что ждёт впереди. Такова природа повседневного труда. Но, с другой стороны, в заботе таится опасность. За многочисленными повседневными хлопотами человек порой перестаёт замечать главное – теряется из виду сама цель, то, ради чего всё делается, и человек как бы погружается в суету.

А, кроме того, забота – это ещё и страх перед будущим:

Кто в мои попался сети,

Ничему не рад на свете.

Солнце встанет, солнце сядет,

Но морщин он не разгладит.

Всё пред ним покрыто мраком,

Всё недобрым служит знаком,

И плывёт богатство мимо

У такого нелюдима.

Полон дом, – он голодает,

Копит впрок, недоедает,

Тихо усидеть не может,

Чёрный день его тревожит.

Будущее роковое

Не даёт ему покоя. (401)

Фауст не хочет признавать над собой власть Заботы: