Владимир Бахмутский - В поисках великого может быть

Дело в том, что искусство занимало центральное место в период между Ренессансом и XVIII веком, вплоть до XIX столетия. Романтизм – это последний исторический период, когда искусству придавалось столь существенное значение. Это смещение приоритетов началось с эпохи Возрождения и продолжалось примерно до тридцатых годов XIX века. Я немножко поясню. В эпоху Ренессанса искусство – это вообще было самое главное. В XVII-XVIII веках в значительной степени начинает развиваться и наука, но искусство всё же по-прежнему оставалось определяющим феноменом культуры. Суть этой культуры заключалась в принципе, заложенном ещё во времена Античности: цель культуры – в ней самой. Культура – это некий идеальный духовный мир, область, которую философ Аристотель называл «высоким досугом, делом развития человеческой элиты». Рождение подобного отношения к искусству было связано с тем, что завершилась эпоха религиозного сознания. Не в том смысле, что люди утратили веру в Бога, – религия перестала играть ту доминирующую роль, которую была ей присуща прежде. Идеальный мир стало воплощать собой искусство. В XVII веке даже наука не имела никакого практического приложения – математикой занимались ради собственно математики, воспринимали её как особую игру чисел. И в этом смысле искусство продолжало оставаться некоторым прообразом всей культуры в целом.

Но вот на смену эпохам главенства искусства пришёл совершенно иной, новый период. Повсюду начинается преобразование природы, происходит значительный промышленный переворот, разворачивается строительство. Объяснить это рационально трудно, но нужно признать факт: за два последних столетия, благодаря техническому прогрессу, человечество прошло путь, на который прежде не хватило бы и тысячелетий, хотя люди не стали умнее. Произошло, по крайней мере, три технологических революции. Тысячи лет ничего не менялось, появлялись лишь отдельные усовершенствования, а тут разом всё преобразилось. И скорость, с которой до сих пор продолжают происходить перемены, только возрастает… Гёте этот цивилизационный поворот ощутил очень остро: кончился мир искусства, а ему на смену пришёл мир, в котором главной стала практическая деятельность. Он описал то, к чему человечество приблизилось на тот исторический момент. Такова была реальность.

Пятый акт – последний, заключительный в «Фаусте». Открывается он эпизодом с Филемоном и Бавкидой. Это – герои античного мифа, которые упоминались также в «Метаморфозах» Овидия. Они прожили вместе долгую праведную жизнь. И вот однажды возле их хижины появляется странник:

Да ведь это липы те же!

Как я счастлив их найти

В вековой их мощи свежей

После стольких лет пути!

Да и хижина сохранна,-

Кров гостеприимный мой

В дни, когда на холм песчаный

Был я выброшен волной. (395)

(Акт пятый. Открытая местность)

Образ старых лип, напомню, играл важную символическую роль уже в «Вертере» Гёте. И здесь хижина героев, стоящая возле часовни, окружённая вековыми деревьями, – это тоже некий островок старого патриархального мира. Филемон рассказывает страннику, какое грандиозное строительство развернул на берегу Фауст.

Где-нибудь в тени садовой

Нам скорей на стол накрой.

Он перед картиной новой

Станет молча, как немой , – говорит он Бавкиде. И затем, обращаясь к гостю:

Где бушующей пучиной

Был ты к берегу прибит,

Вместо отмели пустынной

Густолистый сад шумит.

Стар я стал сидеть в дозоре

По ночам на маяке,

А тем временем и море

Очутилось вдалеке.

Умные распоряженья

И прилежный смелый труд

Оттеснили в отдаленье

Море за черту запруд.

Села, нивы, хлынув к устьям,

Заступили место вод.

А Бавкида говорит о другом:

Лишь для виду днём копрами

Били тьмы мастеровых:

Пламя странное ночами

Воздвигало мол за них.

<���…>

Человеческие жертвы

Окупает ли канал?

Он безбожник, инженер твой,

И какую силу взял!

Стали нужны дозарезу

Дом ему и наша высь.

Он без сердца, из железа,

Скажет, и хоть в гроб ложись. (396)

Она как бы с самого начала подчёркивает зловещий характер этой стройки, затеянной Фаустом.

Надо отметить, что главным распорядителем в этом действе становится Мефистофель. Он нигде не играл столь значимой роли, как в этом эпизоде. В сценах с Маргаритой он, конечно, присутствовал, но Фауст с ним скорее боролся. Он, конечно, помог Фаусту соблазнить Маргариту, но в целом развитие отношений Фауста и Маргариты не связано с вмешательством Мефистофеля. Если он и принимал в этом какое-то участие, то скорее разрушительное. Именно оно привело к гибели Маргариты. В эпизоде с Еленой он вообще не заметен. А здесь ему отведена определяющая роль. Он – главный распорядитель всех работ, главный помощник Фауста. Всё, что делает Фауст, совершается через Мефистофеля, при его посредничестве. Нигде Мефистофель не играл ещё столь важной роли.