Джордж Стайнер - Толстой и Достоевский. Противостояние

Толстовская проза поднимает давний вопрос — проблему множественности сюжета или разделенного центра. И здесь вновь техника направляет наше внимание на метафизические или, по меньшей мере, философские аспекты. Вопреки мнению многих критиков и недовольных читателей Толстого, двойные и тройные сюжеты толстовского романа — важнейшие составляющие его искусства, а не симптомы стилистического разброда или неаккуратности. Страхов в своем письме Толстому от 8 сентября 1877 года презрительно упоминает одного критика, который «изумляется, что вы размазываете… о каком-то Левине, тогда как следует говорить об одной лишь… Анне Карениной». Критик, может, и наивен в своем прочтении, но причины, по которым Толстой применяет этот метод, не столь очевидны, как полагал, видимо, Страхов.

Толстой с самого начала собирался распределить нарративный вес в романе между двумя основными сюжетами, и даже его поиски заголовка намекают на дуальность. Сперва он планировал назвать роман «Два брака», потом — «Две четы», и в этом отразились как ранние планы Толстого, где Анна получает развод и выходит замуж за Вронского, так и фундаментальная цель — исследовать природу брака с двух противоположных точек зрения. Поначалу Толстой точно не знал, как лучше сплести второй сюжет с историей Анны. Левин (которого сначала звали Ордынцев, а потом — Ленин) был задуман как друг Вронского. Лишь постепенно, по мере проработки материала — проработки, чьи удивительные детали можно подробно проследить по черновикам, — Толстой нашел ситуации и сюжетные линии, которые сегодня воспринимаются органично, и в ином виде их не представить. При этом в самый разгар написания книги Толстой обратился к проблеме народного образования. В течение некоторого времени работа над романом вызывала у него отторжение.

Как указывает Эмпсон [59] Уильям Эмпсон (1906–1984) — английский литературный критик и поэт, представитель «новой критики». наряду с другими критиками, двойной сюжет — это комплексный прием, способный решить несколько задач. С его помощью можно обобщить частную идею и усилить ее, создавая ощущение повторяемости или универсальности какого-либо наблюдения, которое иначе могло ускользнуть от зрителя или читателя, если тот решит, будто то или иное наблюдение относится лишь к отдельному частному случаю. Это происходит в «Короле Лире». Двойная сюжетная линия передает повсеместный характер ужаса, разврата и измены. Она не дает разуму протестовать против универсальности судьбы Лира. В пьесе есть указания на то, что Шекспир при работе с двойной структурой чувствовал себя неуютно, но некие внутренние побуждения заставили его выразить свое трагическое видение дважды и тем самым удвоить силу высказывания.

Двойной сюжет — традиционный источник иронии. Шекспировский «Генрих IV» иллюстрирует оба способа применения этого инструмента: пьеса обобщает материал, чтобы создать мозаику, портрет целого народа или целой эпохи, и в ней два основных сюжета иронически накладываются друг на друга. Персонажи и их достоинства отражаются в двух установленных под разными углами зеркалах; героическое расщеплено между Шрусбери и Гедсхилем.

Наконец, двойной или множественный сюжет можно использовать, чтобы сгустить атмосферу и воспроизвести ощущение реальности в переплетении сложных ситуаций. Тонкий пример этого мы видим в «Улиссе», где разделенный фокус и разделенное сознание передают многолюдность и многообразие одного дня в современном мегаполисе.

Двойной сюжет в «Анне Карениной» срабатывает в каждом из перечисленных направлений. Этот роман — вторая бальзаковская «Физиология брака», только глубже. Широта и весомость толстовской трактовки объясняются тем, что он изобразил три разных брака; богатство и зрелость его суждений не были бы столь ясны нам, остановись он — подобно Флоберу — на единственном случае. В «Анне Карениной» изложены некоторые из толстовских педагогических доктрин: Страхов уверял Толстого, что даже самые передовые учителя находят в главах, посвященных сыну Анны, «важные указания для теории воспитания и обучения». Множественный сюжет позволяет роману нести на себе груз полемики и отвлеченных суждений. Некоторые из «программных» романов Диккенса кажутся нравоучительными и плоскими именно из-за того, что их проза частично ограничена задачей впитать в себя социальную полемику и переработать ее в драматический сюжет.