Владимир Гаков: Наследники Жюля Верна

***

Резким контрастом к "старичкам"-оптимистам (насколько здесь вообще уместно слово "оптимизм") служит новое, агрессивное и бескомпромиссное поколение авторов, пришедшее в эту литературу на волне социального взрыва 1968 года. Хотя, как и положено фантастам, в своих произведениях они предвосхитили события чуть раньше...

Настроения социального пессимизма и "чернухи" пошли еще от нашумевшего в свое время романа Даниэля Дрода "Поверхность планеты" (1959), в котором человечество вырождается духовно и физически, превращаясь в буквальном смысле в придаток Машины. Спустя десятилетие молодые фантасты Франции вспомнили о "предтече", и подобные произведения с тех пор не писали разве что ленивые — да "клинические" оптимисты!

Идеями отрицания какого бы то ни было прогресса, общей атмосферой отчаяния и тоски пронизаны книги Стефана Вюля и Курта Штайнера (псевдоним Андре Рюллана). Последний, дебютировав в начале 60-х вполне традиционной "НФ", впоследствии неустанно бомбардировал читателей кошмарами, которые несет грядущее (чего стоит хотя бы название одной из его книг — "Учебник для желающих научиться умирать"!) [3] Впрочем, писал К. Штайнер и вполне добротную антиутопию в духе Замятина (роман "Паршивые овцы", 1974), и хитроумный фантастический детектив "Приятное времяпрепровождение", герой которого — сыщик — путешествует из нашего времени в XXI век, выслеживая тайных производителей нового, необычайно эффективного "приворотного зелья"-афродизиака (Франция!)... . Сборник рассказов Жака Стернберга "Завтрак без будущего" (1970) тоже говорит сам за себя — это своего рода каталог апокалиптических пророчеств, хладнокровный проигрыш всевозможных вариантов гибели Земли и человечества... Более осмысленную и "конкретную" антиутопию построил в романе "Таромантия" (1977) молодой писатель и кретик Шарль Добжински. Наш читатель, знакомый с "Квадратами шахматного города" Джона Браннера, обнаружит у Добжински много общего; только на сей раз — это город-колода (особых карт — таро), в остальном же нового мало: программируемые властями иллюзии, окутывающие город подобно туману, традиционная в антиутопиях фигура "диссидента" (в данном случае это психоаналитик, разгадывающий карточный код, управляющий жизнью горожан)...

В середине 60-х французская фантастика не избежала своей собственной жанровой революции — точь-в-точь как это случилось за океаном и на Британских островах. Правда, по сравнению с теми событиями, "Новая Волна" на родине Жюля Верна показалась бы мероприятием камерным — без шумной рекламы, литературных деклараций и специальных изданий, рассчитанных на пропаганду новых веяний и объединяющих вокруг себя молодых бунтарей... Да и начало бунта было иным.

Предвестником "Новой Волны" можно считать эпатажный (но, как выяснилось шесть лет спустя, пророческий ) роман Сержа Кансера "Волки в городе" (1962), которому сам бог велел стать манифестом "сердитых молодых фантастов"... Судите сами: конец XX века, нет нищеты, войн, уничтожены запасы оружия, стерты государственные границы — одним словом, желанный "золотой век" покоя и изобилия. Почему же в этой утопии молодежь вдруг взрывается бунтом, и толпы подростков выходят на улицы с транспарантами "Перевешаем всех родителей!", "Не желаем быть такими же подлецами!"? Почему в Париже разъяренная толпа юнцов убивает мэра, запретившего ночные гонки на мотоциклах по городу? В обществе "всеобщего благоденствия и сытости" царит... скука — вот и весь ответ.

Кажется, он и вправду вышел на шесть лет раньше, чем должен был бы, этот удивительный роман! Впрочем, в майские дни бурного 1968-го все описанное уже никто и не воспринял бы как фантастику . Не случайно в перегороженной баррикадами Сорбонне студенты вывесили плакат-символ бунта: "Вся власть — воображению" ...

Насколько помнит читатель, и многие "старички" не, чурались политики. Однако молодежи этого показалось недостаточно — решено было действовать радикальнее радикалов.

Мое представление молодых французских фантастов неизбежно окажется мозаичным и отрывочным. И дело даже не в недоступности многих их произведений — скорее само движение так и не обрело стройность; нет концепций, нет признанных лидеров... Поэтому — просто перечисление самых интересных авторов и книг.

По художественному уровню и влиянию на читателей и коллег самое заметное место во французской "Новой Волне" занимают два писателя: Жан-Пьер Андревон и Филипп Кюрваль.