Владимир Гаков: Наследники Жюля Верна

А потом была "Планета обезьян" — по-видимому, случайно прорвавшаяся к нашему читателю...

Нет нужды пересказывать сюжет этого хорошо известного романа, подчеркну лишь, что и это — фантастика по сути политическая . И потому история самой книги — первых откликов на нее, ее публикации у нас — стоит того, чтобы о ней напомнить.

Мрачная басня о человечестве, захлебнувшемся в болоте им же созданных вещей и в конце концов уступившем планету эволюционировавшим обезьянам, отечественными инстанциями (от которых тогда всецело зависело, что печатать) была однозначно — и, в общем, справедливо расценена как произведение антибуржуазное. И только. А потому — достойное публикации. Никаких иных пластов, к счастью, тогда не заметили — и книга, в которой всем сестрам роздано по серьгам, увидела свет на русском, заразив думающего читателя тревогой, весьма далекой от конъюнктурных целей "контрпропаганды" (интересно, кто-нибудь из читающих эту статью помнит это слово?).

Цивилизация на Земле в равной мере погибла от скудоумия "тех" и "этих" — за случившееся ответственны обе главные политические силы на планете, не желавшие ни пяди уступить сопернику. Буль сказал это практически открыто, его черный гротеск для своего времени был, казалось, так прозрачен — однако и у нас, и у "них" для сатирических стрел писателя предпочли разглядеть лишь одну цель. О "наших" я уже сказал, но поразительно, что и в авторитетном французском еженедельнике "Экспресс" роман Буля был назван "фантастическим сновидением, математически-логичным и... безопасным". Между прочим, поистине всемирной славой роман обязан, как водится, американской экранизации — с последующими кинопродолжениями (к Булю вообще никакого отношения не имевшими). Эффектный костюмированный (правильнее сказать — "гримированный", ибо львиная доля успеха пришлась как раз на запоминавшиеся обезьяньи маски) боевик не "осерьезнивает" даже ударный финал: полузасыпанная статуя Свободы на границе радиоактивной пустыни, однозначно указующая на местоположение "планеты обезьян". Подмена очевидна — более обкатанная ядерная катастрофа вместо "катастрофы вещей" в романе Буля.

Следующие его книги — "Сад Канашимы" (1964), "Уши джунглей" (1972) и "Левиафан" (1975) — заметно уступают "Планете обезьян", хотя и подтверждают "серьезность намерений" ведущего французского прозаика в отношении политической фантастики.

Сюжет первого романа, увы, устарел: в нем рассказывается, как в результате космической гонки раньше всех высаживает человека на Луну... Япония! Камикадзе профессор Канашима заведомо обрекает себя на гибель (полет может быть осуществлен только в один конец) во имя родины, однако добивается результата обратного: осознав, наконец, нелепую разорительность и опасность затеянного соревнования, нации Земли объединяют усилия в освоении Космоса. Ушел в прошлое и сюжет второго романа, действие которого происходит во время вьетнамской войны (единственное фантастическое допущение: электронный прибор, с помощью которого можно "прослушивать" многие квадратные мили поверхности из единого центра); зато по-прежнему актуален сюжет третьего — экологическая катастрофа, связанная с гибелью в океане супертанкера.

Тем не менее, все три книги не были переведены своевременно по причинам, конечно же, "неактуальности". Космические гонки, прослушивание , засорение Мирового океана...

В завершение упомяну еще две значительные книги 70-х годов, написанные "нефантастами". Это роман известного прозаика-коммуниста Владимира Познера (не путать с популярным телевизионным ведущим!) "Лунная болезнь" (1974) и вышедший годом раньше "Гэсп" ныне покойного дипломата и писателя Ромэна Гэри. (Оба автора, кстати, выходцы из России).

Отдельные сюжетные детали романа Познера наводят на мысль о тщательном изучении автором той литературы, в которой он собирался дебютировать. Прежде всего бросается в глаза занятный социум лунной колонии — совершенно очевидно, что Познер полемизирует с известным романом Роберта Хайнлайна "Луна — суровая хозяйка". Жесткая иерархия каст и тоталитарная дисциплина в колонии обязательно вызовут ассоциации с классическими антиутопиями Замятина, Хаксли и Оруэлла, а ощущения героя, внезапно выключенного из привычного окружения и вынужденного приспосабливаться к реальному, не иллюзорному миру, — С романом К. Приста "Опрокинутый мир". Наконец, само построение сюжета — "путешествие-кольцо", когда герой попадает с Луны на Землю, в мир-антипод, а затем возвращается домой, неся в себе новые знания — семя будущих революционных потрясений — однозначно указывает на влияние социально-философской фантастики Урсулы Ле Гуин...