Можно вспомнить и о том, что в утопических фрагментах "4338-й год. Петербургские письма* (1840) Владимира Одоевского описывается техническое могущество землян отдаленного будущего, предотвративших столкновение Земли с кометой…
Тут помогло могущественное американское кино. Для миллионов кинозрителей, слыхом не слыхавших о романе Мэри Шелли, образ Франкенштейна ассоциируется прежде всего с демонической маской, созданной актером Борисом Карловым.
В научной фантастике оно не приживалось вплоть до сороковых годов. Оксфордский словарь указывает в качестве первого литературного источника роман Клиффорда Саймака "Время, туда и обратно", вышедший в 1951 году. Однако десятилетием раньше Эдмонд Гамильтон, создатель авантюрной серии о супермене Карте Ньютоне ("Капитан Будущее"), так описывал друзей героя: "Грэг, гигантский металлический робот; Ото, искусственный андроид, и престарелый Саймон Райт, супермозг, живущий в специальном сосуде…"
О литературоведческих работах по научной фантастике и говорить не приходится: практически ни одна не обходится без упоминания о "Франкенштейне" и "Големе". Но вот и эссе Норберта Винера "Творец и Робот" в оригинале называлось "Корпорация "Господь и Голем"…
Интересно, что азимовские "этические" роботы были предсказаны намного раньше — в романе известного голландского писателя-фантаста Белькампо (псевдоним Г. Викерса) "Вурландия" (1926). Но этот роман не переводился на другие языки.
В русском переводе "роботехника".
Религиозная символика азимовского цикла вообще лежит на поверхности. Во-первых, это сами формулировки Трех Законов, а во-вторых, фамилия героини — Келвин, которая по-английски пишется так же, как и Кальвин…
Вспоминается вставной эпизод из романа Лема "Возвращение со звезд". Вышедшие "в тираж" роботы, не желающие погибать, относятся к людям, как древние эллины — к своим богам. Взаимоотношений в полном смысле слова нет, есть два "непересекающихся" мира, жители одного поклоняются обитателям другого, да и подражают в чем-то… Но каждый мир живет своими заботами, по собственным законам. Вот так, "росчерком пера", Станислав Лем закрыл если не всю дискуссию о проблемах взаимоотношений человека и робота, то весьма существенную часть ее.
Позже обнаружился настоящий "отец ЭВМ" — болгарин по национальности, Джон Винсент Атанасов, построивший первую машину между 1937 и 1942 годами. В то время он пытался заинтересовать своим проектом ученых и бизнесменов и — вот ирония судьбы! — в 1940 году получил отказ из будущей "фирмы компьютеров № 1", ИБМ. Отказ кончался словами: "…фирма никогда не станет осваивать электронный цифровой компьютер в своем производстве"!
Карл Саган как-то заметил: "Межпланетная станция "Викинг" имеет наружный скелет, множество присущих насекомому воспринимающих органов и наделена интеллектом, примерно равным интеллекту стрекозы… Создание механизма, обладающего интеллектом насекомого, может показаться не таким уж большим достижением. Однако природе понадобилось на это 4 миллиарда лет. Мы исследуем космос меньше одной стомиллионной части этого времени…"
Технически фильм для своего времени был сделан отлично. Много в нем прекрасных находок — чего стоит хотя бы первый киноробот! Но что касается сюжета, то тут картина получила целый спектр оценок, вплоть до… "идиотская" (Уэллс!). Фальшивая "сцена братания" в финале (восставшие рабочие и хозяин Метрополиса мирно жмут друг другу руки) — увы, не единственная ложка дегтя в этом раннем кинофантастическом шедевре.
Разумеется, "роли" в научной фантастике (как, впрочем, и во всей остальной художественной литературе) разыгрывают люди. Однако на отдельные научно-фантастические проблемы, случается, ложится не меньшая нагрузка, чем на героев во плоти и крови, — в каком-то смысле, у проблем появляется свое "лицо". Если мы говорим о роботах в фантастике (и относимся к ним, как к своеобразному "коллективному герою"), то о компьютерах в фантастике этого сказать, по-моему, нельзя…
А фантастов уже тревожит мысль о неронах, которым попадут в руки новые "спички" — генетическое оружие, геологическое или какое еще… В "Инее на пальмах" (1951) Георгий Гуревич писал о том, что любое по-настоящему глобальноеоружие абсурдно именно в виду своей "глобальности", сводит на нет саму идею военного превосходства: раскачав био-, эко - и геосферу планеты, человечество обрушит на себя слепой гнев потревоженной природы, не разбирающей "наших" и "не наших". Однако и через двадцать лет (повесть Геннадия Прашкевича "Мир, в котором я дома", 1972), и через тридцать (повесть Евгения Велтистова "Ноктюрн пустоты", 1982) не утихает тревога.
Читать дальше