Владимир Малов: 19 мест в машине времени

Вера Владимировна, учительница истории, постучала указкой по столу, требуя внимания, и сказала:

– Князь Ярослав Мудрый очень любил чтение и часто читал книги. В этом смысле он мог бы служить примером некоторым учащимся нашего класса.

Она хотела, было в воспитательных целях сначала немного поговорить об общей культуре, о громадной пользе чтения и о том, как обкрадывает себя тот, кто предпочитает книгам телевизор или видеомагнитофон, но поскольку, прежде всего, была историком и вдобавок историком по призванию, то тут же увлеклась основным материалом.

– Правление Ярослава Мудрого – это прекраснейшая страница в истории Древней Руси, – начала она воодушевленно. – Представьте, ему удалось, наконец, разбить печенегов, которые до этого то и дело совершали набеги на русские земли. Он устраивал школы при монастырях, и дети могли учиться. По приказу Ярослава в Киеве были построены прекраснейшие здания – Софийский собор, новые городские стены, знаменитые Золотые Ворота. Он собрал в Киеве замечательных художников и архитекторов. Именно в княжение Ярослава стали складываться своеобразная русская живопись и архитектура. Правда, – она немного подумала, – по большому счету поначалу в ней явно прослеживается византийское влияние, и все же…

Учительница взяла со стола какой-то свиток, развернула его, и он превратился в большой красочный плакат.

– Вот как выглядит знаменитый Софийский собор, – сказала Вера Владимировна. – И хотя качество печати здесь просто изумительное, потому что плакат печатался в Лейпциге, в действительности же выдающееся произведение древнерусского зодчества, конечно, несравненно прекраснее, чем на любом изображении, и производит на каждого неизгладимое впечатление. Кто-нибудь из вас, ребята, был в Киеве? Кто-нибудь видел этот каменный шедевр своими глазами?

Долговязая отличница Марина Букина густо покраснела, словно ее уличили в том, что она не выучила урок, и медленно покрутила головой. Многие потупились, испытывая чувство жгучего стыда. Молодую учительницу истории все в седьмом "А" очень любили, и всем сейчас было ее очень жаль, потому что, раз никто из ее учеников не видел Софию Киевскую своими глазами, она должна была огорчиться чуть ли не до слез. Но тут же по классу пронесся вздох облегчения – с последнего стола донеслись слова Петра Трофименко:

– Я видел! В последний раз родители уплывали работать в Африку из Одессы на теплоходе, и мы с бабушкой их провожали. Несколько часов были в Киеве, были и в Софийском соборе.

Вера Владимировна посмотрела на вихрастую, как всегда, голову Петра Трофименко с большим уважением.

– И какие же у тебя остались впечатления? – спросила она, с нетерпением ожидая ответа.

Петр поерзал на стуле, посмотрел на своего соседа Костю Костикова.

– Неизгладимые, конечно, – ответил он, наконец. – И бабушка тоже так сказала. А папа, помню, тогда сказал, что в городе Бамако, это в стране Мали, он видел…

Но договорить он не успел: в коридоре раздался нечеловеческий крик. Плакат с Софийским собором выпал из рук Веры Владимировны. Ученики вскочили на ноги. Крик повторился. Потом дверь кабинета истории с треском распахнулась, и на пороге появился бородатый и всклокоченный человек с очень бледным лицом. В мгновение ока он закрыл за собой дверь и изо всех сил уперся в нее плечом, словно боялся, что за ним войдет кто-то еще.

– Стол, стол придвиньте! – задыхаясь, крикнул он. – Сдвигайте все столы! Стройте баррикаду! Быстро!

– Лаэрт Анатольевич… – пролепетала Вера Владимировна.

Было видно, что учитель физики изнемогает. В класс ломился кто-то большой и сильный. В конце концов, Лаэрт Анатольевич отлетел в сторону, и в распахнувшихся створках показалась голова, похожая на змеиную, но увеличенную в несколько раз, с двумя горящими голубыми глазами. У головы равномерно из стороны в сторону, как жернова, двигались челюсти, словно они перетирали какой-то твердый предмет. Мельком оглядев оцепеневший седьмой "А", голова, покачиваясь на длинной шее, которая стала вытягиваться из коридора, двинулась над столами вслед за пятившимся по проходу смертельно бледным Лаэртом Анатольевичем. Вера Владимировна без сил опустилась на стул; кажется, она была в глубоком обмороке. Девчонки подняли отчаянный визг. Увлекающаяся биологией отличница Букина, у которой были очень крепкие нервы, машинально определила: