Мередит Маран - Зачем мы пишем

Я стараюсь писать красиво, но доступно. Романские языки, такие как испанский, французский, итальянский, позволяют довольно витиевато и выразительно передать мысли и чувства, чего не сделаешь на английском. Мой муж говорит, что всегда может определить, когда приходит письмо на испанском, — конверт слишком тяжелый. Английское письмо — это один абзац. Вы сразу переходите к делу. Но на испанском так писать невежливо.

Жизнь среди англоязычных людей, а тем более чтение на английском научили меня писать максимально красиво, но при этом очень точно. Избыточные прилагательные, лишние описания — от них следует избавляться. Благодаря тому, что я говорю на английском, мой стиль изложения стал менее громоздким. Сейчас я пытаюсь перечитать свой «Дом духов» — и не могу. Господи, сколько прилагательных! Зачем? Просто используй одно хорошее существительное вместо трех прилагательных.

Когда я рассказываю историю рабства, то передаю ее с точки зрения раба. Точно так же приходится проникать и в душу рабовладельца. Мне хочется, чтобы читатель проникся состраданием к рабу, понял, что такое несвобода.

Во всем, что я пишу, есть сильные женщины, которым в поисках собственной судьбы приходится преодолевать страшные препятствия. Я не пытаюсь в назидание другим создать образцы для подражания. Просто хочу, чтобы после прочтения моих романов женщины нашли бы в себе силы что-то изменить, а мужчины могли бы лучше понять суть женщины и научились бы ей сопереживать.

Предполагаю, так все и происходит. Кроме того, у меня нет никакой другой работы. Что мне еще остается делать?

Все книги я начинаю восьмого января. Вы даже не представляете, что такое для меня седьмое января… Это ад…

Каждый год седьмого января я готовлю физическое пространство. Убираю все, что связано с предыдущими работами. Оставляю только словари, свои первые издания и нужные материалы для новой книги. Восьмого января я проделываю ровно семнадцать шагов от кухни до бассейна, рядом с ним стоит маленький домик, где я пишу. Это сравнимо с путешествием в потусторонний мир. Зимний дождливый день. Я вышагиваю под зонтом, меня сопровождает собака. Как только я завершаю свои семнадцать шагов, я сразу попадаю в иное измерение и становлюсь другим человеком.

Я иду туда, и мне страшно. Я волнуюсь. И расстраиваюсь. Поскольку у меня уже есть некая идея, но она еще не стала замыслом. Обычно первые две, три, четыре недели я провожу впустую. Подхожу к компьютеру и просто стою перед ним. Подхожу и стою, потом снова подхожу и стою — и так до тех пор, пока не обнаружится присутствие музы. Она редко посещает меня по приглашению, но ничего страшного — в конце концов, она все-таки объявляется.

Когда я чувствую, что сюжет набирает ритм, а персонажи обретают определенные черты, то есть я могу видеть своих героев, слышать их голоса — они, правда, не такие, как я их задумывала, и поступают совсем не так, как я ожидала, — тогда я понимаю, что книга уже где-то существует: мне нужно просто отыскать ее и перенести, слово за словом, в свой мир.

После этого моя жизнь резко меняется. Она превращается в нескончаемый азартный процесс, которым управляет лишь моя одержимость. Жуткое напряжение всех сил. Я могу работать по четырнадцать часов. Вот только сидеть подолгу в одной позе физически тяжело. Поэтому сын настроил мой компьютер таким образом, что он каждые сорок пять минут отключается, и я волей-неволей отрываюсь от него и разминаюсь. В противном случае у меня настолько все затекает, немеет и деревенеет, что в конце дня я уже не в состоянии подняться на ноги.

Текст я правлю до изнеможения, пока, в конце концов, сама себе не приказываю, что всё, хватит! На самом деле этот процесс бесконечен, всегда можно вычистить еще лучше — во всяком случае, мне так кажется. Но я делаю все, что в моих силах. Со временем я научилась избегать лишней правки. Это связано с появлением в моей жизни первого компьютера, предоставившего возможность быстро, легко и нескончаемо вносить любые изменения. Тогда я начала жестко себя ограничивать, и мой стиль сразу стал более сдержанным.

В непринужденном повествовании есть определенная привлекательность. Я добиваюсь того, чтобы каждый читатель думал, будто я обращаюсь только к нему и никому другому. Когда вы сидите на кухне и рассказываете какую-нибудь историю другу, то ваша речь полна ошибок и повторов. В своих текстах я стараюсь избегать этого, но при этом мне хочется сохранить доверительную атмосферу дружеской беседы. Ведь я пишу романы, а не лекции.