Мередит Маран - Зачем мы пишем

И поняла — общая преданность литературе… и участие организации, которая поддерживает творчество авторов.

Некоммерческое общество 826 National подходит идеально. Этот новаторский литературный проект предназначен для творческой молодежи. Общество было основано харизматичным писателем Дэйвом Эггерсом в 2002 году в Сан-Франциско; сегодня у него есть свои филиалы в Бостоне, Чикаго, Вашингтоне, Лос-Анджелесе, Нью-Йорке, Сиэтле и Ипсиланти. Каждое местное отделение нашло приют в каком-нибудь причудливом магазинчике с не менее странным названием (чикагский «Скучный магазин», вашингтонский «Музей противоестественной истории»); там проводят вечерние занятия, устраивают летние лагеря и организуют помощь школьным учителям. И все делается бесплатно.

Я встретилась с этими замечательными людьми, и мы решили, что часть дохода от будущей книги пойдет на их программы, достойные всемерного уважения. После чего я начала звонить «своим» писателям. Меня ожидало приятное открытие, обернувшееся в дальнейшем счастливой совместной работой: согласился каждый из «двадцатки» — от Альенде до Уолитцер. Кто-то сказал, что хотел бы поддержать 826 National. Однако многих заставил откликнуться мой вопрос «Зачем вы пишете?» — они заявили, что их никогда о таком не спрашивали. Оказалось, писателям было бы интересно обсудить это в той же мере, как и мне было любопытно услышать их ответы.

Рик Муди:

Всякий раз, когда я пишу, или, точнее, когда уже написал, я чувствую себя просто по-человечески лучше и умиротвореннее.

Мэг Уолитцер:

Вы получаете абсолютную власть — где еще вы найдете такую возможность? В реальной жизни вы не вольны управлять чужими судьбами, не можете отвечать за личные отношения, вы даже не в состоянии наладить контакт с собственными детьми. Но вы начинаете писать — и на долгое время становитесь тем, кто полностью берет ответственность на себя.

Сью Графтон:

Больше всего я люблю то время, когда работа идет хорошо и я полностью погружаюсь в текст, — это может случиться в любой день или даже отдельный момент. Самое тяжелое время — если не пишется и я не поглощена своей работой. Второе происходит чаще, чем первое. Но я еще тот тип — очень упертая и никогда не сдаюсь.

Уолтера Мосли мой вопрос заставил задуматься:

Не могу даже представить причины, чтобы не писать. Правда, одна могла бы быть… Предположим, мои книги не пользовались бы спросом… Хотя, если подумать, меня это не остановит. Я все равно буду писать.

Потом я попросила писателей поделиться самыми неприятными моментами, которые встречаются в их литературной жизни.

Майкл Льюис:

Во время работы над книгой я обычно впадаю в крайне возбужденное состояние. Нарушается сон. Мне постоянно снится мой текст… Я полностью живу только своей книгой, меня просто нет в реальной жизни — и так бывает месяцами. Расплачиваются жена и дети. Они платят слишком высокую цену за каждую книгу. К счастью, я свободный писатель и волен брать большую паузу, прежде чем приступить к следующей работе. Благодаря этому у меня все еще есть семья.

Исабель Альенде грустно покачала головой, как всегда, безупречно уложенной:

Все книги я начинаю восьмого января. Вы даже не представляете, что такое для меня седьмое января… Это ад…

Подхожу к компьютеру и просто стою перед ним. Подхожу и стою, потом снова подхожу и стою — и так до тех пор, пока не обнаружится присутствие музы.

Дженнифер Иган, автор известных романов, обладательница Пулитцеровской премии, призналась, что перед каждой новой книгой ее терзают сомнения и страхи:

… Страшно тратить время и вкладывать силы в замысел, который пока не имеет четких очертаний, — даже жанр еще не определен. Страшно, что моя работа окажется невостребованной. …Всякий раз боюсь услышать от издателей: «Мы не можем взять такую дикую прозу». Но что еще страшнее — они примут мою книгу, она увидит свет и не оставит в нем никакого следа.

Дэвид Балдаччи был краток:

Чтобы получить шанс опубликовать что-то в New Yorker; мне следовало написать на титульном листе «Джером Сэлинджер».

Больше всего меня удивили ответы писателей на важнейший вопрос интервью: «Какой момент в вашем литературном труде самый лучший?» Почему-то он оказался для них слишком каверзным. Я думала, что буду наслаждаться рассказами о минутах славы: как вручали Пулитцеровскую премию; почему Национальный фонд поддержки искусств обратил внимание и наделил большим грантом; как проходили чтения в Белом доме; сколько недель продержался роман в списке бестселлеров. Я на самом деле ожидала услышать о тех сокровищах, обладать которыми надеется каждый еще не столь прославленный автор — если, конечно, сможет пережить страшные приступы зависти. Поэтому меня так поразило, что лишь некоторые из названных «двадцаткой» лучших моментов были связаны с деньгами, славой или признанием критиков.