Олег Ивановский - Впервые. Записки ведущего конструктора

Да, прямо скажем, «фокусами» «Луна-3» нас не обидела. Сразу видно, что станция прибыла на космодром почти без испытаний на заводе. А что было делать? Задержись мы там, и 1959 год для облета Луны был бы потерян.

Наконец испытания и все связанные с ними треволнения закончены. Теперь окончательная сборка, установка всего «самого летного». Станцию сняли со стенда. Она на подставке. Открыли приборный отсек. По неписаной традиции всем «хозяевам» систем и приборов предоставлялось право бросить последний взгляд на свои творения: сборка ведь окончательная. Подходят по очереди, чтоб не мешать друг другу, глядят. Вроде все. Можно опускать крышку. Леонид Иванович, все тот же Леонид Иванович, жестом показывает Саше Королеву: «Давай!» Крышка отсека нетяжелая, двое на руках подносят ее к станции, поднимаются на несколько ступенек по специальным подставкам и осторожно опускают на место. Затягиваются первые гайки. Мы с Глебом Юрьевичем стоим чуть в сторонке, смотрим. В этот момент в монтажный зал не вбегает, нет, влетает Петр Федорович!

— Подождите! Подождите! Ведь я же не проверил ФТУ!

Тьфу ты, черт! Действительно, как-то и я, и Глеб Юрьевич упустили, что среди «хозяев» не было Петра Федоровича. Пожалуй, вот в этот самый момент я понял, что традиция последнего осмотра абсолютно верная, необходимая, но только ее надо из традиции перевести в разряд планируемых и, соответственно, контролируемых операций. Тогда не забудешь никого, тогда никто ничего не упустит.

— Да что вы, Петр Федорович, у вас все в порядке, — начал было Леонид Иванович (ему явно не хотелось снимать только что поставленную крышку).

— Ладно, Леня, ладно. Не ворчи. Поднимайте.

Только я это сказал, как меня кто-то окликнул. Я отошел. Вернулся минут через десять. Станция закрыта, монтажники дружно, чуть не сталкиваясь лбами, подтягивают гайки на шпангоуте. Чуть поодаль — Петр Федорович и Глеб Юрьевич. Вид у них — это сразу бросилось в глаза — совсем не тот, что десять минут назад.

— Вы что такие? Что стряслось?

— Ничего, ведущий, ничего. Все в порядке, — очень стараясь казаться спокойным, ответил Петр Федорович.

Только через несколько дней я узнал, что случилось. Когда приподняли верхнее днище и Петр Федорович посмотрел на ФТУ, то, что он увидел, привело его чуть ли не в состояние шока. На обоих объективах фотоаппаратов спокойно сидели защитные глухие черные колпачки. Им и положено было прикрывать объективы до последнего момента. Но перед закрытием станции их, естественно, нужно было снять. Почему же их никто не снял? А дело вот в чем. Все подлежащие снятию предохранительные и защитные крышки, колпачки и прочие приспособления у нас обязательно красились в красный цвет. Их всегда было заметно, и оставить их случайно было просто невозможно. Колпачки же на объективах были черные. Поэтому наши монтажники их и не сняли.

Это был еще один хороший урок на будущее. Так мы учились.

Ракета на стартовой площадке. Вчера, когда все было готово к вывозу, в монтажный корпус опять пришли все. Председатель государственной комиссии, Мстислав Всеволодович Келдыш, Сергей Павлович Королев, его заместители, главные конструкторы-смежники, ученые. Через раскрывшиеся громадные ворота корпуса, поблескивая двигателями, ракета медленно поползла на старт.

Ночь с 3 на 4 октября выдалась прохладной. Особенно это чувствовалось на «козырьке». Кругом все открыто, раздолье ветру. Я его как-то особенно ощущал. Последние дни страшно болели правое плечо, шея, рука. Ходил к медикам, сказали: воспаление нерва, принимать анальгин и — тепло. Советы как раз для «козырька»! Ходил из угла в угол, не зная, куда засунуть руку, чтоб хоть немного утихла боль. Сергей Павлович, очевидно, заметил. Подозвал:

— Ты что, старина? Расклеился? Это, брат, никуда не годится. Давай-ка в машину да отправляйся в гостиницу.

— До старта никуда не поеду. От этого, как говорят, еще никто не умер. Болит, правда, здорово. Потерплю.

— Ну, смотри, смотри. Утром идет самолет домой. Здесь тебе больше все равно делать нечего. А дома дел куча. «Востоком» надо заниматься.

По тридцатиминутной готовности уехали на наблюдательный пункт. И здесь не теплее. Согревает только волнение. Готовность 10 минут. Вроде и боль стала меньше. Стоит на горизонте выхваченная прожекторами из тьмы белая ракета. Стройная, чистая. Минутная готовность. Начинает частить сердце. Боли не замечаю, только кровь в висках стучит. Вспышка, поначалу вроде робкая, но тут же всплеск света и глухое ворчание, лавинообразно перерастающее в раскатистый грохот. Пошла! И опять, как два года назад, все вокруг заливается слепящим светом, заполняется гулом. Ракета рвется туда, ввысь, в бесконечный космос… Прошло не знаю сколько минут. Тишина. Чувствую, что боль опять расползается по всему телу.