Из современной английской новеллы

— Нам пора домой, Сью, — сказал Гэвин.

— Нет, Гэвин, конечно, нет.

— Полли…

— Ты мне так мил, Гэвин.

Он покачал головой и зашептал ей на ухо, стараясь убедить ее, что Полли никогда-никогда не согласится принять участие в их затее. Он сказал, что они с Сью могут когда-нибудь встретиться вдвоем — пойти выпить или позавтракать. Это было бы славно, сказал он. Ему бы очень этого хотелось.

Сью улыбнулась. А ей в ту ночь в "Рице", прошептала она, вовсе не хотелось быть таким уж, черт побери, сущим ангелом.

— Я хотела принадлежать тебе, — шепнула она.

— Это неправда, — сказал он резко. Он отодвинул ее от себя и высвободился из ее объятий. Его ужаснуло, что она зашла так далеко, — запятнала прошлое, когда в этом не было никакой нужды. — Ты не должна была этого говорить, Сью.

— Ты сентиментален.

Он оглянулся, ища глазами Полли, и увидел, что она танцует с мужчиной, который едва держится на ногах. Свет в комнате был притушен, и музыка приглушена. Саймон и Гарфункель полушепотом повествовали что-то о некой миссис Робинсон. Какая-то женщина визгливо хохотала, сбрасывая с себя туфли.

Сью больше не улыбалась. На Гэвина из полумрака смотрело жесткое, осуждающее лицо. Смеющиеся морщинки вокруг глаз сменились складками напряжения, быть может, думал Гэвин, гнева. Он ясно читал ее мысли; он сам толкал ее на этот путь, он целовал ее волосы. А теперь предлагает когда-то где-то позавтракать вместе, сулит ей что-то в будущем, в то время как дорога именно эта минута. Гэвин почувствовал, что был груб.

— Прости меня, Сью.

Они стояли посреди комнаты, мешая другим танцующим. Ему захотелось продолжить танец, опять ощутить тепло ее хрупкого тела, объятия ее рук, запах волос, снова, склонясь к ней, коснуться волос губами. Он отвернулся и потянул к себе Полли, высвобождая ее из объятий пьяного, заявлявшего, что он любит ее.

— Нам пора домой, — сказал он сердито.

— Брось, старина, никуда ты не поедешь, — закричал Малькольм из холла. — Я отвезу Полли, о чем речь.

— Я отвезу ее сам.

В машине Полли спросила, что произошло, но Гэвин не сказал ей правду. Он нагрубил Сью, сказал Гэвин, потому что Сью сообщила ему что-то совершенно чудовищное об одном из ее гостей, а он почему-то не смог этого стерпеть.

Полли не поверила ему. Это, конечно, пустые отговорки, но не это имело значение. Ведь Гэвин отказался от участия в игре, которую затеяли Райдеры, и сделал это ради нее. Он встал на ее защиту, выказал свое уважение к ней, хотя ему самому и хотелось стать участником игры. Она опустила голову ему на плечо. И сказала, что благодарна ему, но не стала объяснять за что.

— Мне ужасно неприятно, что я нагрубил Сью, — сказал он.

Он остановил машину перед их домом. Окно гостиной было освещено. Няня, вероятно, задремала. Все, по-видимому, было в порядке.

— Нагрубил без всякой причины, — сказал Гэвин, продолжая сидеть в машине.

— Сью поймет.

— Не уверен.

Она не нарушила возникшего молчания в надежде, что он сделает это сам, вздохнет и скажет: надо завтра позвонить по телефону и извиниться; или просто скажет, что подождет в машине, пока няня спустится вниз. Но до нее не донеслось ни звука, ни вздоха.

— Ты же можешь вернуться, — спокойно сказала она наконец, — и попросить извинения, После того как отвезешь няню домой.

Он ничего не ответил. Сидел, хмуро уставившись на баранку. Ей показалось, что он несколько раз отрицательно покачал головой. Впрочем, она не была в этом уверена. Потом сказал:

— Да, пожалуй, я съезжу.

Они вышли из машины и зашагали рядом по недлинной мощеной дорожке к дому. Она сказала, что ей сейчас больше всего хочется выпить чаю, и тут же подумала, как тускло это прозвучало.

— Я скучная, Гэвин? — спросила она шепотом, чтобы не услышала няня. И тут самообладание покинуло ее на мгновение. — Я скучная, да? — снова спросила она — на этот раз уже громко, уже не заботясь о том, слышит ее няня или нет.

— Вовсе ты не скучная, детка. Конечно, нет.

— Но раз я не захотела остаться? Не захотела ложиться в постель с другими мужчинами?

— Ах, не глупи, Полли. Это они все скучные, а не ты, любимая. Все, все до единого.

Он обнял ее и стал целовать, и она знала, что он верит тому, что говорит. Он верил, что она не пала под жестоким натиском возраста, как Райдеры и как он сам. И в какой-то мере Полли понимала это тоже: ведь она не раз замечала, что из них четверых меньше других поддалась воздействию предместья. Она видела все окружающее ее притворство, но сама притворяться не могла. Всякий раз, входя с компанией в местный кабачок Тонино, она понимала, что местный Тонино — это просто подделка, итальянская мистификация, по сравнению с подлинным Тонино на Греческой улице. И она понимала, что вечеринка, на которой они только что побывали, — убогое, нечистоплотное сборище. И если Гэвин с упоением говорит о какой-нибудь тысяча первой удачной рекламе мыла, то особенно восторгаться тут нечему. И она знала цену предместью — всем этим "вольво" и "воксхоллам", всем этим мощеным дорожкам в садиках без оград, всем его проспектам и авеню, и еще неокрепшим деревцам, и играм, которые тут были в ходу.