Осаму Дадзай - Современная японская новелла 1945–1978

Камия выпустил струю дыма и сказал, что сейчас же отправляется к клиенту.

Камия, оставляя исковую жалобу, переворошил кучу всякого материала и пришел к выводу, что данный иск раскрывает теневые стороны жизни процветающей Японии.

— Говорят, что будущее — за атомной энергией, широко рекламируют ее надежность и безопасность, называя ее «чистой энергией», но все это ложь. Какое может быть у нее будущее при полной зависимости от техники и сырья других стран? Какое может быть будущее у энергии, которая губит людей, систематически их облучая? Нет никакой разницы между исследованием и производством атомной энергии — и то, и другое неизбежно ведет к гибели всего живого. Если мы выиграем это дело, — говорит Камия, — не исключено, что атомная электростанция остановится, — Камия вызывающе смеется. — Там дня не проходит без мелкой или крупной аварии. А во время ремонта как раз и происходит радиоактивное загрязнение. Чтобы его ликвидировать, нанимают рабочих-уборщиков, и они облучаются. Нанимают их на короткий срок, опасаясь, как бы это явление не переросло в социальную проблему, а потом за ненадобностью увольняют и нанимают других. Если бы нам удалось доказать, что необходимо запретить такую уборку, пока не будут созданы надежные средства защиты, хотя бы специальная одежда, электростанции пришлось бы прекратить свою работу. Образно выражаясь, — заключает Камия, — оборотная сторона атомной энергии, рядящейся в роскошные одежды, это люди, вынужденные в силу нищеты или дискриминации заниматься уборкой на самых опасных участках.

После ухода Камии Оцуки некоторое время неподвижно сидит за машинкой, потом вспоминает о клиенте с ясными добрыми глазами и снова принимается печатать.

Из будильника с музыкальным устройством появляется игрушечный солдатик, звучит нехитрая мелодия — сигнал к обеду. Эта мелодия так не вяжется с вечной суматохой в конторе, что вызывает веселый смех.

— Я пошел в Народный дом, — говорит Оцуки, взмахивая коробкой с завтраком.

— А хаси вы взяли? — с видом старшей сестры спрашивает одна из служащих, на целых пять лет моложе Оцуки. — Так я и знала, что не взяли.

Она протягивает ему палочки для еды.

— Какая же вы добрая! — громко говорит Оцуки.

— Это не ко всем! — с притворной обидой замечает Мацусита.

— Вот уж ничего подобного.

Начинается дружеская пикировка.

В вестибюле Народного дома тишина. Савамура, склонившись над длинным столом, что-то записывает, кажется, в книгу отзывов.

— Ну, что там пишут посетители?

Савамура поднимает голову, снимает очки.

— Хорошо бы привлечь к выставке побольше людей. Особенно тех, кто не пережил войны.

Оцуки садится рядом с Савамурой. Оказывается, у Савамуры не книга отзывов, а книга предварительной подписки на первый номер «Сборника воспоминаний военных лет». Савамура как-то говорил, что по всей стране развертывается движение за создание военной хроники, причем в центре описания событий — последствия воздушной бомбежки.

Савамура уже поел, и Оцуки, извинившись, принимается завтракать. Вдруг в глаза ему ударяет красный свет. Он поднимает голову: женщина в ярко-красном платье ведет за собой мальчика лет пяти. Белые, обнаженные до плеч, руки. Она, видимо, решила укрыться здесь от послеполуденного зноя. Женщина старается идти в ногу с сыном, подстраивается под его сбивчивые шаги. Платье ее колышется, и от этого кажется, будто колышется красный свет. На малыше рубашка с короткими рукавами. На ней нарисованы целующиеся мальчик и девочка. «Это что? Что?» — мальчик испуганно дергает мать за подол, указывая пальцем на фотоснимки. Оцуки следит за ним взглядом.

Южный остров. Яркое солнце. Деревья. Высокая трава. И два черепа на земле, а рядом смешанные с землей кости. Останки японских солдат, погибших свыше тридцати лет назад.

— Это, понимаешь… Окаменелость…

Женщина медленно идет дальше. Мальчик, открыв рот, смотрит на фотографии.

Она, кажется, сказала, «окаменелость». Да, совершенно точно, «окаменелость».

Мальчик вприпрыжку догоняет мать. Потом оглядывается на фотоэкспозицию и кивает головой, будто все понимает. Они выходят в вестибюль и скрываются из виду. Оцуки смотрит на то место, где они только что были, и ему кажется, что там все еще плывет красный свет…

— Они не хотели умирать… — Савамура, задумавшись, смотрит в ту сторону, куда скрылись мать с сыном. — Пусть все узнают — никто не хотел умирать. Они не хотели идти на войну, ни те, кто воевал, ни те, кто боролся против войны.