Хелла Хассе - Сидр для бедняков

— Думай, Йооп, прежде чем сказать глупость, — шепнул папа.

Тетушка подозрительно покосилась на мужа.

— Что, собственно, ты хочешь сказать, Йооп?

— О, собственно, ничего… — Он пристыженно замолчал.

— Женщины — вот опора рода человеческого, — говорил дедушка, и голос у него был теплый и звучный. — Дочери женщин, дочери их дочерей. Мужчина по сравнению с женщиной просто ничтожество. Когда мой отец умер, я был еще слишком молод, чтобы взять на себя его дело. И вот мать осталась с огромным предприятием и детьми, которых надо было не только прокормить, но и обеспечить им будущее. Для каждого у нее была своя мечта. Виллем должен был стать художником, Йоханна — важной дамой, а я — преуспевающим дельцом. А что из этого вышло? Виллем умер, Йоханна стала дельцом, а я — дамой.

Старик рассмеялся, да так, что лицо у него побагровело, а по щекам потекли слезы, и он минуты две откашливался в платок, прежде чем смог продолжать рассказ.

— О господи, прости мои прегрешения. — Он громко высморкался. — Мало кто осмеливался перечить моей матери. Нелия ван Зипфлих любому мужчине сто очков вперед могла дать. Когда ездила в Неймеген подписывать документы или вести переговоры с важными господами, от волнения она всегда была бледня как смерть. В этих случаях она натягивала самое узкое пальто, которое висело у нее в шкафу, поджимала губы и водружала на нос пенсне. На Терсдейк она нанимала экипаж на полный день и возвращалась только к вечеру, и, если дело выгорело, в багажнике вместе с прочим добром лежала огромная шляпная картонка с развевающимися лентами. В других случаях она привозила с собой только мрачное настроение, которое держалось не один день. У моей матери была светлая голова. Не было таких цифр, перед которыми Нелия ван Зипфлих спасовала бы. Она дралась насмерть, пока не получила подряд на старый вокзал и церковь на Моленстраат. А на новом газовом заводе ей удалось получить на откуп все строительные работы. Без дела мы ни дня ни сидели.

— Газовый завод ломают, — сказал папа.

— Правда? — спросил дедушка вроде бы без особой заинтересованности. Он растерянно помолчал, пока сообщение не дошло до его сознания. — Что ж, к тому дело идет… Вокзал сровняли с землей… Церковь разнесло вдребезги. Теперь вот газовый завод… Думал, я чего-то достиг за свою жизнь, но не успеешь оглянуться, как никто уж и знать не будет, что ты когда-то жил на свете. Проклятая война. Надо мне было умереть двадцать лет назад.

Возразить никто не рискнул. Никому не хотелось уступить старику в честности. Дедушка сидел, чуть наклонив вперед краевую и словно подернутую паутиной голову, губы его беззвучно шевелились, будто он хотел еще что-то сказать. Но он ничего не сказал.

— Если не хотите опоздать, вам пора ехать, — заметил Теет после долгой паузы. — Три часа.

— Ты прав, — сказал дедушка. — Уже темнеет. — Он не сделал ни малейшей попытки встать.

Тетушка поднялась и разгладила юбку.

— Как быть с Мари-Сесиль? — бодро спросила она.

В глазах ее появился садистский блеск, но девочка ловко и проворно, словно ящерица, скользнула по ковру от кресла Теета к креслу дедушки и всем своим худеньким тельцем прижалась к коленям старика.

— Скажи им, дедушка, что я тоже поеду. Я буду очень молиться. Скажи им!

Старик молча поднял голову и, выпятив нижнюю губу, туманным взглядом вопросительно посмотрел на тетушку. Мартышка в панике поворачивала размалеванную, осунувшуюся от волнения рожицу от одного к другому.

— Поеду я, да? Поеду?

Никто ей не отвечал.

— Вилли! — воззвала тетушка.

Папа пожал плечами.

— Мне все равно. Можно оставить детей здесь, если ты считаешь, что так будет лучше.

Мартышка вскочила, сжала кулаки, крепко зажмурилась и, стиснув зубы так, что они скрипнули завизжала:

— Я пое-е-дуу!

— Эрнст, может быть, ты побудешь здесь с сестренкой? Не возражаешь?

Тон тетушки не оставлял сомнения, что для нее это вопрос решенный независимо от того, скажет он «да» или «нет». И кронпринц, не успев ничего сообразить, и даже помимо воли, брякнул:

— Нет, конечно.

И сразу же возмутился, но, когда понял, что ему-то гораздо приятнее побыть здесь, чем болтаться под дождем по кладбищу, остался даже доволен своим ответом.

Мартышка топнула ногой и грубо выругалась. Потом, видя, что никто не придал этому значения, с явным удовольствием повторила уличное ругательство еще сто раз — других она не знала. Наконец Теет, ухмыляясь, подхватил брыкающуюся девочку и посадил себе на колени.