Хелла Хассе - Сидр для бедняков

— Медведи здесь больше не пляшут, — снова встрял Теет.

Но старик еще не выговорился.

— Тебя, Вилли, мы в честь него назвали. У вас с ним есть что-то общее. Какие-то черты сохраняются вопреки всем переменам. А у Виллема, по словам отца, было что-то от Вольфганга. Серьезность в характере.

— Ну, у меня-то серьезности в характере нет, — натянуто засмеялся папа.

— Да, это верно.

Тетушка вновь стала обносить всех чаем. Чем-то она сейчас смахивала на кающуюся грешницу. Вообще взрослые чувствовали себя словно виноватыми и держались очень скованно. Один Теет оставался самим собой — простецкий, с хитрецой. Слышался лишь печальный звон фарфора.

Папа больше чаю не хотел.

— О да, будь добра, — с преувеличенным энтузиазмом воскликнул дядя Йооп.

— А тебе, дедушка?

Этим обращением тетушка как бы увеличила расстояние между собой и стариком и в то же время сблизила его с детьми.

— Полчашки, пожалуйста, — рассеянно отозвался он.

Мартышка и кронпринц позволили себя обслужить, только чтобы не отказываться.

— Кобус, — вздохнул Теет, придвигая тетушке свою чашку, — бывало, ни за что не станет чай пить, не плеснув туда водки.

— О, я помню дядю Кобуса, — воскликнула тетушка, сжимая в руках горячий чайник. — Он был ужасно старый, руки и ноги тряслись. Пускали его только с черного хода. Бабушка больше пяти минут в его обществе не выдерживала. В гостиную он войти не смел. Бывало, так и сидит все утро на кухне.

Видно, тетушка решила, что разумнее пока поддерживать игру.

— Колченогий Кобус, — ухмыльнулся Теет. — Младший брат папаши моего хозяина.

— Дядя Кобус? — подхватил дядя Йооп с тем же энтузиазмом, с каким принимал чашку чая. — Ты никогда мне о нем не рассказывала, Каролина.

— Срам для семьи. Колченогий Кобус, медвежий поводырь.

Теет в восторге хлопнул себя по коленкам. Дедушке это не понравилось, и он решил сам более сдержанно обрисовать жизнь Кобуса.

— Кобус не хотел жить, как все люди. У него в руках было хорошее ремесло, он был плотник. Но его тянуло поглядеть на белый свет. В один прекрасный день он явился из Польши с медведем, который умел плясать.

— Колченогий Кобус тоже плясал! — не удержался Теет. Из уголка глаза у него скатилась слезинка. — Мы еще мальцами были, бывало, кричим: «Покажи, как медведь пляшет!» Он и давай, с пьяных-то глаз.

Теет притопнул по половице. Один колченогий изображал другого колченогого. У гостей мурашки по спине побежали.

— У Кобуса, — продолжал дедушка, — никогда ломаного гроша за душой не было. Лошадь, повозка, медведь — больше ничего. Все, что ему в шапку кинут, тут же пропивал. Не было такого трактира от Пейла до Бетюве и от Клеве до Тила, где бы его не знали. Все знали Кобуса, но Кобус не знал никого.

— Это точно. Бестолков он был, ну прямо…

— Медведя ставили на чугунную плиту и приковывали двумя короткими цепями. Под плитой Кобус разводил небольшой костер и начинал играть на флейте. И когда плита достаточно разогреется, медведь принимался плясать. Так Кобус сорок лет и перебивался с этой чертовой плитой. Когда он умер, чтобы положить его в гроб, попы разрубили труп на две части. Мать всегда говорила, что одна половина его на небе, а другая — в аду. Не очень она жаловала бродягу, но все же делала для него что могла. Всегда, бывало, припасет для Кобуса бутылочку и похороны его тоже оплатила.

Теет поднял вверх большой палец.

— Замечательная была женщина тетушка Нелли. Как вспомню те времена, когда повсюду разъезжали фургоны с надписью «Вдова Н. ван Зипфлих-Доммелстейн и К о. Подряды», поверите, прямо тоска берет.

— Деловая была женщина, — пробормотал папа.

— «Деловая, деловая»! Конечно, она была деловая женщина. — Дедушка нервно перекинул ногу на ногу. — Наши женщины были сильными, мудрыми, крепкими, энергичными, величественными. Мы почитали их, как богинь. Они не стремились всю жизнь оставаться восемнадцатилетними. Если вокруг нет женщин, которым можно поклоняться, мужчина превращается в нуль. Все общество летит к черту, если нет в нем достойных женщин.

— Тетя Йоханна во многом пошла в нее, — сказала тетушка, правда не слишком уверенно. — Очень статная была женщина.

Тетушке казалось, что слова дедушки чем-то лестны для нее, но вместе с тем она подозревала в них какой-то обидный для себя смысл.

Дядя Йооп стиснул кулаки, прижал их к груди и очертя голову ринулся ей на выручку:

— Но… кроме женщин… есть ведь еще дети, — лепетал он, — ради которых надо жить, работать… Общество…