Фернандо Намора - Накануне шел дождь. Саботаж

Он пожал плечами, но сигареты взял.

Какое-то время он не знал, куда их положить, потом сунул в карман куртки и старательно застегнул его.

— Bueno, патрон. Так я вам говорил о театре. Вот как раз в одной из сцен актер должен был закурить — нет, конечно, не такие, как эти, а жалкие окурки, хранившиеся в актерской уборной. Но в нужный момент их не оказалось. Понимаете? Ну, нас тут и посадили под замок. Я даже не очень мучился этой несправедливостью. Честное слово. Голова моя была занята мыслями о побеге и тем, как найти работу.

— Вас арестовали за такую малость?

— Да, только тюрьма была при исправительном доме. Вернее, карцер, где наказывали, понимаете? Вот в нем-то нас и заперли.

— Дальше.

— Не верите?

— Я не всегда знаю, когда вы собираетесь меня обмануть.

— Патрон, вы…

Кандолас, конечно, не догадывался, что, говоря это, я хотел толкнуть его на откровенность, на которую и намека не было в его россказнях, хотя что-то нас и сближало.

— Bueno, у меня были припрятаны кое-какие деньги, я получил их от священника, которому обещал сделать удобную повозку. Это был недоверчивый тип, но я уговорил его дать задаток. На материал. В карцер нам принес еду парнишка. Как только он открыл дверь, мы навалились на него, отобрали ключ и заперли его вместо себя. Мы все обдумали заранее и поэтому очень просто выбрались за пределы исправительного дома. А когда оказались на дороге, мой спутник вдруг сказал: «Теперь мы подождем автобус и с шиком поедем на твои денежки!» У меня глаз наметан, и этому умнику я дал отпор: «Брось шутки шутить, парень, этим, из исправительного дома, схватить нас ничего не стоит. Соображаешь? Вот так. Чесать нужно что есть духу, а не автобуса ждать». Но сил идти пешком у нас не было, и мы спрятались в сосновом лесу. Совсем рядом с тем местом, где мы бросили якорь, оказался богатый фруктовый сад. Увидев его, мы, не сговариваясь, перемахнули через забор. Но в самый разгар нашего пиршества появился сторож, черт бы его побрал. Он подождал, пока мы стали спускаться с дерева, и, радуясь встрече — товарищ мой угодил ему в лапы, — сказал: «А, разбойники, не люблю таких прихожан, как вы», и он стукнул свою жертву дубинкой по голове. Я тут же свалился на него сверху и отобрал дубинку. Перепуганный насмерть сторож лежал, растянувшись на земле, без движения, со лба его бежала струйка крови. Все лицо у него было в крови, и он стал кричать, что ослеп. Ничего подобного, не ослеп он вовсе. Это кровь залила ему глаза.

Вдруг Кандолас поднялся и умолк, услышав шум приближающегося грузовика, который взбирался на холм. Этот черный грузовик, как правило, высылался вперед. За ним на «джипе» ехал управляющий концессией. Немцу нравилось подобным образом оповещать о своем прибытии, чтобы потом, подобно коршуну, самому обрушиться на нас, ожидающих его в страхе.

— Они едут, патрон.

— Пускай едут, что было дальше?

— Так вы же нужны им…

— Подождут.

Я даже не взглянул на него во время этого короткого разговора. А если бы взглянул, думаю, возненавидел бы, и не без основания.

— Так вот, удрать-то не удалось. И кончилось все это для меня очень плохо. Понимаете? Но думать было некогда, я бросился за водой в поместье. Смочил платок, наполнил старый черепок. Первым делом я занялся товарищем. Шишка у него была большая, с куриное яйцо. Потом несколько раз я порывался уйти, но, дойдя до дороги, возвращался: оба они были в беспамятстве и пороли всякую чушь. Я злился, что не могу ни привести их в чувство, ни бросить. Bueno. И решил я их тащить на себе, сколько сил хватит. И тащил, а увидев вдалеке деревню, закричал, прося прийти на помощь раненым. Раненым! Глупость какая, понимаете? Но тогда я считал преступлением их бросить. До сих пор простить себе не могу, что сам сунул голову в пасть волку.

Появился «джип». Поднимаясь на холм Каррокейро, он казался игрушечным. Потом изменился ветер, и взметнувшаяся столбом пыль скрыла его из виду. Я уверен, что, как только появился грузовик, Кандолас, как и я, конечно, ни о чем другом, кроме как о немцах, не думал. С минуты на минуту за мной должны были прийти. Тот, кто приехал на «джипе», возможно, сидит за столом в комнате технического персонала и, ожидая меня, нетерпеливо постукивает карандашом. Сверяется с картами. «Плохо идут дела, инженер, плохо. Думайте, думайте. Нельзя, чтобы работы в руднике замерли. Ясно? Думайте! Больше вольфрама — больше пушек. Рудник затем и существует».

— Подобрали их или нет?

— Конечно, патрон. Усталый, я нашел сеновал и заснул там. Проснулся от пинков. И очень скоро оказался в кабинете директора исправительного дома. «Всыпьте ему как следует, пока я рисую куклу». Надзиратель приступил к исполнению приказа. У меня потемнело в глазах. Что можно было ждать хорошего от этих скорпионов? Выходит дело, я должен был бежать, бросив товарища и сторожа в беде. Понимаете? Надзиратель, увидев, что я теряю сознание, спросил: «Может, хватит, сеньор Маркос?» — «Нет, я еще рисую руки», — ответил тот. А мне надзиратель в это время руки выворачивал. Я их уже не чувствовал. Они были деревянными. На такое только фашист способен.