Фернандо Намора - Накануне шел дождь. Саботаж

Жоан опустил монету, нажал кнопку и, понурившись ждал, когда автомат поставит нужную пластинку. Кажется, и в самом деле пора кончать эту историю. Но сначала эти ноги должны принадлежать ему. Хотя бы на час.

— Даже свет казался мокрым. Реклама напоминала огненный дождь. А река была совсем черной! Среди всей этой красоты я почувствовала себя вдруг такой ничтожной. Насекомым, которое можно раздавить ногой, не мучаясь угрызениями совести. Порой бывает необходимо это почувствовать. Ты меня не слушаешь, Жоан?

— Я думаю о том, что завтра, может быть, удастся раздобыть машину. — Он умолк. Что удерживало его от решительных слов? Что мешало ему идти до конца?

— Хорошо бы.

За соседним столиком уселась какая-то парочка. Она, белокурая, стройная, с размашистыми движениями, жадно затягивалась сигаретой и пускала дым, который выходил из ее ноздрей, точно пар у лошади морозным вечером. Он с недовольным видом откинулся на спинку стула. Оба были чем-то смущены или раздражены, как знать. А может, просто подавлены атмосферой тревожного ожидания неизбежной развязки. Они пили кофе, не замечая его вкуса.

— Знаешь Педро из дискотеки? — спросила блондинка и, не дожидаясь ответа, поспешно добавила: — Он пригласил меня на свидание в парк. И я пошла. — Слова падали, будто куски дерева, отпиленные в спешке, дрожащей рукой.

Спутник ничего не ответил, раскрыл книгу и тут же ее захлопнул. Блондинка закурила вторую сигарету и достала монетку. Брови у нее были коротенькие, точно обрезанные посредине, там, где им полагалось изгибаться дугой.

На озере две утки сцепились клювами, прижались друг к другу, плавали кругами и все время клевались не то любовно, не то враждебно. Но ссорились они или ласкались, было что-то чувственное в этой игре.

— Если я достану машину…

Ноздри Жоана затрепетали, как у блондинки.

— Ну что ж, приезжай за мной сюда. Буду тебя ждать.

— Дело не в этом.

Она протянула руки, и он, немного встревоженный, взял их в свои.

— Я тебе не сказала одной вещи, Жоан.

— Ну так скажи, — торопливо проговорил он.

— Знаешь, Жоан, ты первый, кто обратил на меня внимание. Я тебе так благодарна за это! Другие считали, что я ни на что не гожусь. Отец, мать, сверстники. Поэтому я всегда избегала людей. Мать иногда говорила мне: «Вы ничтожество». А я не хотела быть ничтожеством. Я хотела многого достичь. И потом, зачем она называет меня на «вы»? Отец, тот вообще со мной не разговаривает, презирая меня, возмущаясь, что у него такая дочь. А я боюсь молчаливых людей. Он входит в гостиную и садится. Чтобы он хоть что-нибудь сказал, я подхожу и спрашиваю: «Что вам подать, папа?» Он любит чай с гренками, и я пытаюсь угодить: «Может, налить чашку чая, папа?» Он кивает в ответ и все так же молча пьет чай и жует гренки. Теперь, когда ты признался, что я тебе нравлюсь, Жоан, мне уже ничего не страшно.

Она подняла к нему мучительно напряженное лицо, желая услышать подтверждение. Жоан беспомощно огляделся.

— У тебя премиленькая фигурка, и вообще ты очень симпатичная. Я тебе уже говорил.

— Да. Но мне хотелось бы, чтобы ты иногда повторял это. Повторял всю жизнь.

Она вдруг рассмеялась, как девочка, которой показали куклу. Звонко, заразительно, весело. И так же внезапно помрачнела. На лице ее вновь появилось выражение недоверчивости, как в первые дни их знакомства. Будто затравленный зверек готовился к прыжку. И глаза опять пытливо впились в Жоана.

Ему показалось, что он попал в мышеловку.

— Значит, я тебя заинтересовала?

— Ясное дело. Иначе бы меня здесь не было. Неужели я стал бы терять зря время?

— Терять зря время… — Зверек притаился в своей норе, обдумывая эти слова. Лицо ее опять помрачнело, предвещая недоброе молчание. Она зябко повела плечами, словно замерзла и ждала, что он накинет ей на плечи пиджак. «Другие всегда считали, что я ни на что не гожусь. Отец, мать, сверстники… Насекомое, которое можно раздавить ногой, не мучаясь угрызениями совести…»

Ему хотелось крикнуть, чтобы она заговорила. Молчание становилось нестерпимым. Она опять протянула ему озябшие пальцы, моля избавить ее от сомнений.

— Не обманывай меня, Жоан. Так важно знать правду.

— Я тебя не обманываю. Сама видишь, что ты мне нравишься.

Почему она выставляет напоказ ноги? Неужели совсем не догадывается о соблазнительности своего тела?

— Это не то, Жоан. Конечно, я хочу тебе нравиться, но только нравиться постоянно, всегда. Я хочу быть уверенной, что кому-то и я нужна. Если ты не можешь дать мне эту уверенность, нам лучше расстаться. Покончить прямо сейчас.