Конрад Мейер - Амулет

Мальчик смотрел на меня широко открытыми глазами.

— Это слова Евангелия, — сказал он.

— Разве не приходится всем отказываться от чего-нибудь, — пошутил я, — даже твоей благодетельнице госпоже Ментенон, даже королю приходится отказываться от какой-нибудь драгоценности или провинции. Разве мне, Фагону, не пришлось — по-своему, конечно, — тоже примириться со многими, быть может, еще более ужасными лишениями, чем тебе? Я рос сиротой, калекой, в нищете. Как раз в твои годы тело мое с каждым днем становилось уродливее. Но я выбрал себе строгую музу — науку. Неужели ты думаешь, что у меня не было сердца и чувств? Было нежное сердечко, Жюльен! И пришлось раз и навсегда отказаться от самого заманчивого в нашей жизни — от любви, от того, что твоей стройной фигуре и пустой белокурой голове предлагают на каждом шагу!

Я проводил Жюльена до ворот и заговорил о Мирабелле.

— Все само так сложилось, — сказал мальчик. — Ее мучили, она заплакала, и это придало мне смелости. К тому же она похожа на мою мать.

Напевая единственную знакомую мне арию из какой-то забытой оперы, которую я слышал в молодости, я вернулся на свою скамейку перед оранжереей. «Ему надо немедленно отправиться в армию», — сказал я себе. Я почти готов был предложить ему тут же оседлать какую-нибудь из моих лошадей и мчаться прямо к границе. Но такое своеволие могло навредить мальчику. К тому же было известно, что маршал старался только обезопасить границу и привести в порядок крепости во Фландрии, а затем собирался перед решительным сражением вернуться еще в Версаль и получить от тебя, государь, последние указания. Здесь я и собирался поговорить с ним.

Когда я еще раз открыл оставшуюся на скамейке папку с рисунками и стал их перебирать, оказалось, что Пентей лежал наверху, а между тем я готов был поклясться, что убрал его в середину!..

Вскоре после этого случилось, что пудель Мутон, разыскивая в сутолоке улицы Сент-Оноре своего хозяина, попал под телегу. Он покоится в твоем саду, государь, где Мутон-человек зарыл его под деревом, на коре которого перочинным ножом вырезал: «Два Мутона». И действительно, вскоре он уже лежал рядом со своим пуделем. Пьянство расшатало его здоровье, и он был не в себе. Я иногда наблюдал за ним из окна библиотеки и видел, как он сидел в своей комнате перед мольбертом и не только громко беседовал с духом своего пуделя, но и так же зевал, как собака, и ртом, по-собачьи, ловил мух. Совсем как его покойный приятель. Он быстро угасал, и когда однажды я подошел к его постели с ложкой лекарства, он повернулся ко мне, своему благодетелю, спиной, пробормотал неприличное слово, уперся лицом в стену и скончался.

Тем временем маршал вернулся с фронта в Версаль. Так как он не собирался долго здесь оставаться, то я заторопился. Я решил прийти к нему вместе с Жюльеном и сказать ему всю правду. Я поехал к иезуитам. У главных ворот стояла коляска маршала, запряженная четырьмя горячими лошадьми, которых слуги едва могли сдержать. Она ожидала Жюльена, чтобы быстро доставить его в Версаль. Калитка иезуитского здания открылась, и оттуда вышел Жюльен. Но в каком состоянии! Голова у него была опущена, спина согнута, вся фигура как-то сдавлена, походка неуверенная, потухшие глаза, между тем как у Виктора Аржансона, который вел своего приятеля, глаза сверкали, точно факелы. Ошеломленные слуги, одетые в богатые ливреи, поторопились осторожно усадить своего молодого господина в коляску. Я выскочил из своей коляски, полагая, что мальчик заболел какой-нибудь опасной болезнью.

— Боже мой, что с тобой, Жюльен? — воскликнул я.

Никакого ответа. Мальчик смотрел на меня бессмысленным взором, по-видимому, он меня не узнавал. Я понял, что теперь этот и без того молчаливый юноша ничего не скажет, а так как конюший торопил меня: «Влезайте, сударь, или сойдите!» — потому что нетерпеливые кони становились на дыбы, то я отпустил мальчика, решив поехать сейчас же вслед за ним в Версаль. Перед колледжем иезуитов уже собралась толпа. Я желал избежать ее любопытства и, увидев Виктора, который кричал вслед своему быстро уезжавшему товарищу: «Держись, Жюльен! Я отомщу за тебя!» — я втолкнул мальчика в свою коляску и уселся вместе с ним.

— Куда прикажете, сударь? — спросил меня кучер.

Но прежде чем я успел ответить, находчивый мальчик крикнул:

— В монастырь, в предместье Сент-Антуан!

В этом монастыре, как вам известно, государь, ваш идеальный министр полиции устроил себе тихий утолок, где ему не мешают и где он в тишине может заботиться об общественной безопасности Парижа.