Конрад Мейер - Амулет

Так смотри же, Фагон, я считаю Жюльена теперь своим приемышем, и если ты его не освободишь от отцов иезуитов и не создашь ему достойных условий жизни, то — клянусь честью! — я отправлюсь на этих костылях в Версаль и, несмотря на свои морщины, доберусь со своим ходатайством до него! — И она указала, государь, на твой бюст, украшенный лавровым венком.

Старуха наговорила мне еще много всякой всячины, а я тем временем принял решение, как только распрощаюсь с ней, серьезно побеседовать с мальчиком. Он вскоре вернулся вместе с девушкой, у обоих были сияющие лица. Коляска графини была подана, Жюльен проводил дам до ворот, а я уселся на своей любимой скамейке перед оранжереей и наслаждался ароматом цветов. Мутон, дымя табаком, прошел мимо меня, не поклонившись и заложив руки в карманы. Он обычно заканчивал свои вечера в каком-нибудь кабачке. Зато пудель Мутон усиленным вилянием хвоста выразил мне свое почтение. Я уверен, что умное животное понимало, что я с радостью готов был спасти его хозяина от гибели, ибо Мутон-человек очень много пил, о чем я забыл сообщить вашему величеству.

Мальчик вернулся, мечтательно настроенный и счастливый.

— Покажи-ка мне свои рисунки, — сказал я. — Ведь, наверное, все лежит в комнате у Мутона.

Он согласился и принес мне целую пачку рисунков. Я стал их рассматривать. Странное зрелище представляло это сочетание двух неодинаковых рук. Дерзкие наброски Мутона, повторенные скромной рукой юноши и слегка облагороженные им! Я долго рассматривал синий лист, на котором Жюльен с невероятной тщательностью воспроизвел при помощи лупы несколько пчел, нарисованных Мутоном в различных позах. Видно было, что мальчик полюбил этих маленьких насекомых. Кто мог предположить, что именно рисунок пчелы погубит его!

На дне пачки лежал еще какой-то лоскут, на котором Мутон изобразил нечто, привлекшее мое внимание.

— Это не мое, — сказал Жюльен. — Это случайно попало.

Я рассматривал рисунок, изображавший причудливую пародию на сцену из Овидия, ту, где Пентей мчится, преследуемый менадами, а Вакх, желая погубить бегущего, воздвигает перед ним отвесную гору. По всей вероятности, Мутон случайно присутствовал при том, когда Жюльен, иногда делавший свои уроки у него в комнате, переводил Овидия, и оттуда заимствовал сюжет для своего рисунка. Юноша, несомненно Жюльен, бежал, повернув голову назад с выражением смертельного ужаса, а за ним гнались призраки. То были фигуры неопределенного возраста, какие-то воплощения страха и мучительных мыслей. У одного из этих чудовищ была длинная иезуитская шляпа на бритой голове, а в руках книга. И тут же эта отвесная скала, дикая, неприступная, которая, казалось, вырастала у вас на глазах подобно мрачному року!

Я взглянул на мальчика. Жюльен смотрел на рисунок без отвращения и, по-видимому, не понимая, какое значение он может иметь. Пожалуй, и Мутон не сознавал, какое ужасное предсказание он бессознательно набросал на бумаге. Я невольно запрятал этот рисунок между другими, прежде чем вложить их все в папку.

— Жюльен, — начал я дружеским тоном, — я обижен, что ты предпочел мне Мутона и сделал его доверенным своих тайн, между тем как со мной ты молчишь, хотя и знаешь, что я хорошо отношусь к тебе. Неужели ты боишься рассказать мне о своем несчастье только потому, что я в состоянии правильно его оценить? Неужели вместо этого ты предпочитаешь расходовать свои силы на безнадежные думы? Ведь это свидетельствует о недостатке мужества.

У Жюльена болезненно исказилось лицо, но еще раз луч испытанного сегодня блаженства озарил его.

— Господин Фагон, — сказал он, слегка улыбаясь, — в сущности, я рассказал о своем горе только Мутону-пуделю.

Такого изящного замечания я никак не ожидал от него. На моем лице выразилось изумление, но мальчик этого не понял, и ему показалось, что он неудачно выразился.

— Спрашивайте, господин Фагон. Я расскажу вам всю правду.

— Тебе плохо живется?

— Да, господин Фагон.

— Тебя считают ограниченным, и это правда, но только не в том смысле, как думают окружающие.

Жестокое слово было произнесено. Мальчик опустил белокурую голову на руки и тихо заплакал. Я заметил это, только когда увидел, что слезы текут у него между пальцами. Но все-таки плотина была прорвана.

— Я расскажу вам о, своем горе, господин Фагон, — всхлипнул он, поднимая лицо.

— Сделай это и будь уверен, что теперь, когда мы стали друзьями, я буду защищать тебя, как самого себя. Никто больше не посмеет тебя обидеть. Ты снова будешь радоваться жизни, и тебе никого не придется бояться.