Ана Бландиана - Рыцарь Фуртунэ и оруженосец Додицою

Шесть долгих дней гладиатор Мариус Карнавал мучился лихорадкой и лишь на седьмой решился предстать перед адмиралом с просьбой освободить его от вахты. Октавиан Юлия Вениамин ничего и слушать не стал, сославшись на срочные бумаги (судовой журнал или что-то в этом роде), однако спустя всего час обратился к гладиаторам с новой речью: «Справедливый мир создается людьми справедливыми: залогом совершенства общества является духовное совершенство и чистота помыслов его граждан. Прислушиваясь к нуждам и страданиям наших товарищей, мы прислушиваемся тем самым к боли Родины, которая находится здесь, вокруг нас, на этой палубе. Каждый человек имеет право быть выслушанным. Безразличные к нуждам ближнего будут вечно гореть в геенне огненной. Я чувствую в своем сердце великий дар доброты и сострадания, которому предстоит излиться на весь подлунный мир… Вот почему я по праву являюсь единственным Губернатором Вселенной. Передо мной — и через меня — отверзлись врата в справедливое Завтра».

Корабль на всех парусах летел к Индиям, и казалось, что бегу его не будет конца. Не один год уже прошел с той поры, как все они покинули гавань города и пропал из вида дворец Губернатора Марчела Даниэлы Магеллана Сервантеса Аристота Пармиджанини Баха Ортеги Франко де Галамбоса: вырвавшись из цепких объятий городских стен, гладиаторы оказались во чреве корабля с прекрасным именем, однако жизнь их от этого мало изменилась. Октавиан Юлия Вениамин стал их Губернатором, и ради его забавы приходилось поливать потом и кровью надраенную палубу. Поединки становились от раза к разу все кровавее, насилие определяло уже весь уклад жизни на корабле.

Каждый день, выходя на верхнюю палубу, адмирал провозглашал себя Властителем Вселенной, воплощением мудрости и доброты на земле. Точнее — на море. Вечерами он по-прежнему призывал к себе дона Джордже Виссариона и вопрошал, сверля его взглядом:

— Как ты думаешь, достаточно ли я высокого роста для Правителя Вселенной?

— У вас самый наиподходящий рост для правителя наисправедливейшего из миров, — отвечал помощник, глядя вдаль через иллюминатор.

— А хорошо ли сидит на мне одеяние? Нет ли неподобающих складок?

— Хорошо, ваше сиятельство. Складок нет, ваша светлость.

— Когда я предстану перед обитателями Индий, выразят ли они надлежащий восторг?

— Об этом мы позаботимся заранее, так что им придется не только выразить восторг, но и признать вас своим Губернатором.

— Губернатором вновь созданного на их земле справедливейшего царства, — уточнял адмирал.

— Несомненно, — подтверждал помощник, почтительно пятясь к выходу.

Ночью адмирал спал и не мог слышать разговоров, что вели в кубриках члены экипажа. Джордже Корал, повар, единственный, кто был освобожден от участия в схватках, нашептывал своим измученным товарищам: «Кому из вас суждено погибнуть завтра? Братья гладиаторы, поделитесь со мной этой тайной. Я, конечно, останусь жив… Ну а ты, Флавий, или ты, Овидий? Или вот тот бородач… Все мы — строители нового мира, но потомки будут мучиться в догадках, как ухитрились вы сложить свои светлые головы ради такого несусветного бреда. О да, вы везете в Индии идеалы справедливости и счастья. Посему впредь двадцать четвертого апреля будут праздновать день святого Овидия, а двадцать второго декабря — святого Кондурата. Отлично могу себе представить, как граждане будут класть земные поклоны перед иконами с изображением ваших смиренных рож, украшенных пикантной родинкой на щеке и лавровым венчиком на макушке. Собственно, адмирал и его помощник пользуются вами как простыми табуретками, и вы терпите это, хотя поясницу малость ломит. Как же — ведь вас попирает не костлявая задница убогого нищего, а пышное седалище самого просвещенного в мире монарха…» Тут в повара полетели деревянные сандалии, и он мгновенно исчез, точно брошенный в воду камень.

Уже восемь лет бороздил «Новый Свет» моря и океаны в поисках Индий. Сам адмирал начал терять терпение и велел гладиаторам прекратить любые посторонние занятия и денно и нощно печься о том, чтобы как можно скорее привести корабль в страну, которой ему предстоит править до самой смерти, а может быть, и после нее. Награда, обещанная первому, кто возвестит о приближении долгожданной земли, была удвоена, однако никто ее так и не удостоился. Октавиан Юлия Вениамин по-прежнему дорожил своей привычкой произносить с верхней палубы речи перед толпящимися внизу, согнанными под надзором помощника гладиаторами, только из ежедневных речи эти превратились в еженедельные — по четвергам. В четверг звезды располагались особенно благоприятным для адмирала образом, он бывал в ударе, долго распространялся насчет высоких добродетелей убогих тел и смиренных душ, рассказывал об обществе, которое будет состоять только из таких — совершенных — граждан. А во главе совершеннейшего народа станет наисовершеннейший — он сам.