Ана Бландиана - Рыцарь Фуртунэ и оруженосец Додицою

Гладиаторы грянули: «Да здравствует наш адмирал!» Величественно рассекая волны, корабль вышел в открытое море. В полдень город исчез из вида, стены его остались где-то за горизонтом.

Потекли дни мирного плавания. Гладиаторы завтракали, обедали и ужинали всегда в одно и то же время, и так же беспрекословно убирали паруса перед бурей, и снова ставили их, когда опасность была позади. Изредка заходили в какой-нибудь порт, чтобы запастись свежей водой. Адмирал ежедневно выстраивал команду на палубе и торжественно напоминал об их высоком призвании, говорил о мирских радостях и о наслаждениях загробной жизни, которые, разумеется, куда существеннее. Помощник адмирала, преподобный отец Джордже Виссарион де Охаба, одобрительно кивал, небрежно прислонясь к поручням. Кивал он и тогда, когда речь заходила о прекрасном обществе, которому суждено превзойти все великие цивилизации. Матросы слушали адмирала и безмятежно думали каждый о своем. Бывшие гладиаторы не заметили даже, что имя Губернатора, великого человека, чьими стараниями была организована экспедиция и на чьи средства был построен «Новый Свет», упоминается все реже и реже. В то время как Октавиан Юлия Вениамин все чаще и все охотнее произносит свое собственное имя в связи с высокой миссией, выполнять которую он отправился не по доброй воле. «Гладиаторы! — говорил он на утренних сборищах. — С первого дня нашего путешествия я много размышлял о нелегкой, но благородной доле, выпавшей мне в этом бренном мире, терзаемом распрями, ложью, лицемерием и эгоизмом. Я, адмирал Октавиан Юлия Вениамин, как херувим с огненным мечом, послан на землю защитить истину и справедливость. Далеко позади оставили мы наш Город, непоколебимо веруя в его светлое будущее, в чистую и справедливую жизнь, ожидающую его, в жизнь более сладостную, нежели сладость густого старого вина в хрустальном кубке. Неблизок путь до Индий, и вот я назначаю награду — десять мешочков с бриллиантами — тому, кто первый узрит землю прекраснейшей из родин, на которой потомкам нашим предстоит счастливая жизнь под покровительством бога справедливости, обретшим во мне свое земное воплощение». Слова эти канули бы в вечность, не позаботься помощник адмирала своевременно записать их в толстую тетрадь, специально для того предназначенную. На память гладиаторов полагаться не приходилось, да, впрочем, они и не слушали, занятые созерцанием белых бурунов, расходящихся от форштевня. Вечером адмирал требовал к себе Джордже Виссариона и допытывался у него, высок ли моральный дух экипажа и с достаточным ли благоговением относятся гладиаторы к нему, дону Октавиану Юлии Вениамину. Преисполнены ли они оптимизма и веры в будущее? Вспоминает ли кто-нибудь о Губернаторе? Помощник адмирала отвечал решительным «да» на каждый из этих вопросов, за исключением последнего, на который ответил столь же решительным «нет».

— Скажи мне, что за люди эти гладиаторы? — спрашивал адмирал.

— Они, ваше сиятельство, люди простые, — отвечал помощник.

— Сумеют ли они построить то справедливейшее общество, о котором мы с вами мечтаем?

— Ваше мудрое руководство — залог успеха в любом деле, — говорил помощник, стойко выдерживая пристальный взгляд адмирала. — Наши люди — всего лишь сгустки мышц, лишенные даже разума. Ваши пламенные речи равносильны для них обретению рая, и в рай этот они входят дружным строем. Многого им не надо, нелегкую службу несут они как святую обязанность, и сон их безмятежен, как сон младенца.

— Значит, мы на верном пути. Справедливейшее общество, по сути, уже создано. Его провозглашение — по прибытии в Индии — будет всего лишь формальным актом. Взмахом моей левой руки я ознаменую начало власти света — на веки вечные. Я буду самым справедливым, самым просвещенным и посему — самым любимым монархом всех времен.

— Иначе и быть не может. Я, ваше сиятельство, позабочусь об этом лично, — ответствовал дон Джордже Виссарион, пятясь к выходу.

Адмирал отходил ко сну со счастливой улыбкой, осененной сиянием своей ясной путеводной звезды. Утром, однако, он просыпался в отвратительном расположении духа, словно всю ночь напролет решал неразрешимые вопросы, накопившиеся в его огромном и далеко не благополучном царстве. Ему необходимо было развлечься, отдохнуть от гнетущих забот. Первый помощник надумал организовать для этой цели рыцарские состязания, «турниры мужества». Победитель, положивший смертника на обе лопатки, освобождался от вахты. Адмирал взирал на состязания из своего высокого кресла, установленного на верхней палубе. Помощник внимательно наблюдал за выражением его лица, а гладиаторы следили за челом дона Джордже. Заметив, что адмирал заскучал и зевает, помощник морщил лоб и хмурил брови, и гладиаторы возобновляли схватку с удвоенной яростью. Вечером противники перевязывали друг другу раны, отлеживаясь на одной койке. Никто не знал, что наступит завтра. Жалованье, правда, увеличивалось, и пища по-прежнему была обильной, однако обида и унижение значили больше.