Богомил Райнов - Юнгфрау

А хозяину — он уже сделался настоящим хозяином — строение у вокзала стало казаться тесным.

«Как думаешь, Анри, не пора ли подрасширить предприятие?» — говорил он мне иногда, словно я и впрямь ему компаньон.

«Если есть деньги — расширь, чего меня спрашиваешь. Только не забудь и мне несколько пар рук подкупить — потому что этих двух мне уже и сейчас не хватает.»

«Не волнуйся, — смеется, — возьму тебе четырех официантов, а ты только командовать станешь. Метр-д'отелем будешь — а что? Я о тебе думаю, приятель, не бойся.»

И однажды он уступил строение по выгодной из-за большой клиентуры цене, а потом переехал и, разумеется, увел с собой клиентуру.

Новое здание было совсем другое дело — вы его знаете. Двадцать номеров, большой ресторан, кафе-бар. На этот раз хоть покраски и оклейки не было. Все выписывалось прямо из Цюриха — приборы, столики, кожаные кресла. Он и впрямь привел еще трех официантов, уборщицу, женщину на кухню. Только для меня и Марии табак остался тот же. Для меня, собственно. Мария-то любила ухаживать за отелем, в хлопотах она забывала о том, другом. Целыми днями бегала вверх-вниз, а в обед и вечером стояла за баром. Все в той же кремовой блузке, с этими темными глазами, все такая же красавица — даже если хотите, еще красивее, чем раньше, уже зрелая и какая-то замкнутая, серьезная.

В числе других работ хозяин посылал ее разносить кофе и завтраки наверх по номерам. Так «пурбуары» {4} 4 пурбуар (от фр. «pour-boire» — букв. «на питье») — чаевые. шли к Марии, а значит и к Йогану. Все прекрасно, но однажды кое-что случилось. Есть клиенты, знаете, которые считают, что раз пользуются постелью, то могут воспользоваться и служанкой. Завертелся около Марии один торговец, попытался обнять, а она ударила его по морде и убежала. Тогда между ней и Йоганом вспыхнула перебранка. Первая настоящая перебранка.

«Ты меня разоришь, — сказал он. — Бьешь и гонишь самых лучших моих клиентов.»

«Я, что ли, виновата? Что я могла сделать? В постель к нему лечь — ты этого, что ли, хочешь?»

«Прекрати эту болтовню. Я хочу, чтобы не рухнуло все накопленное с таким трудом. Ты знаешь, что' он мне сказал — торговец-то? «Если, — говорит, — у вас пошутить нельзя, чтобы человеку скандал не устроили, для меня и моих друзей найдется другой отель. Отелей много.» А этот тип каждый месяц нам по сто франков оставлял, не говоря уж о его друзьях.»

«Но я-то чем виновата, что я могла сделать?»

«Ты очень хорошо знаешь, что. Не открою тебе ничего нового, если скажу, что есть люди, которые приходят сюда в какой-то мере и из-за тебя, потому что — да что там — потому что ты красива, нравишься. Неужели настолько трудно быть с людьми полюбезнее? Если нахал пристанет, оттолкнешь его, разумеется, но обязательно ли бить и вопить по лестницам, чтоб весь свет решил, будто «Юнгфрау» стал вертепом? Не надо забывать, что наше благополучие — лишь фасад. В действительности положение у меня просто ужасно. Здание заложено до последнего гвоздя. Нет банка, в котором бы я не был должником. Тут даже рюмки и вилки не наши. Пропустим хоть один срок выплаты — и отель пойдет к чертям.»

Как бы там ни было, они вроде помирились и все закончилось поцелуями и объятиями. Но дело в том, что спустя месяц скандал повторился. Был ли и удар по морде, не знаю, но крики доносились до самого низу.

На этот раз Йоган ничего не сказал. Он вообще перестал говорить с Марией. Та хотела ему рассказать, объяснить, умоляла понять — он молчал. Только тот, кто знает ее любовь, может догадаться, какую она пережила за эти дни тревогу. Мысль о потере Йогана доводила ее до умопомрачения. А тот молчал. Она с ним заговорит, а он повернется спиной или — хлоп дверью — и выйдет. В конце концов, когда Мария однажды снова завсхлипывала, он сказал:

«Этот плач излишен. Я для тебя ничто. Ничего не поделаешь, вывод приходится сделать такой.»

«Йоган, как ты можешь такое говорить. Ты для меня всё, милый — я готова исполнить и самое мелкое твое желание, только не посылай меня больше наверх по номерам.»

«А пурбуары? — спросил Йоган. — Оставим уборщице, да? Чтоб она половину в карман себе прибрала?»

На лице Анри снова появилась кривая усмешка:

— Вы, может, решили, что она возмутилась такой мелочностью. Вот только для здешних людей, господин, чаевые — это совсем не мелочь. Так или иначе, Йоган в конце концов заговорил, и женщина была готова на все, лишь бы он стал нежным, как раньше. В конце концов он снова оттаял и вся история, наверно, опять закончилась объятиями. Мария поведала, какую муку испытала за те дни, он признался, что для него конец был уже совсем близок, да все такое.