Андрей Десницкий - Сорок вопросов о Библии

Так мы подходим к еще одному важному различию: некоторые пророки, как Амос, были внезапно вырваны из своей повседневной жизни и отправлены в самую гущу событий. Но были и такие, которые начинали как «сыновья пророка» (то есть подмастерья, ученики). Так, Елисей долгое время оставался с Илией, притом был не единственным его учеником и последователем, там была целая пророческая школа. И лишь после ухода Илии из этого мира Елисей выступил на самостоятельное служение.

Пророки воспринимали Божию весть по-разному – одним она открывалась как слово, а другим – как видение. Сегодня психологи говорят о том, что люди бывают «аудиалами» и «визуалами» – то же самое мы находим в Библии. Видения труднее истолковать, в них множество самых разных и не всегда понятных образов. Удивительное сочетание слов и образов мы находим в сцене призвания пророка Исайи: «Видел я Господа, сидящего на престоле высоком и превознесенном, и края риз Его наполняли весь храм. Вокруг Него стояли Серафимы; у каждого из них по шести крыл: двумя закрывал каждый лице свое, и двумя закрывал ноги свои, и двумя летал. И взывали они друг ко другу и говорили: Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! вся земля полна славы Его!.. И сказал я: горе мне! погиб я! ибо я человек с нечистыми устами, и живу среди народа также с нечистыми устами, – и глаза мои видели Царя, Господа Саваофа. Тогда прилетел ко мне один из Серафимов, и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника, и коснулся уст моих и сказал: вот, это коснулось уст твоих, и беззаконие твое удалено от тебя, и грех твой очищен. И услышал я голос Господа, говорящего: кого Мне послать? и кто пойдет для Нас? И я сказал: вот я, пошли меня» (Ис 6:1–8).

В арсенале пророков были далеко не только слова, нередко они совершали и символические действия. Так, Иезекииль, предсказывая осаду и падение Иерусалима, устроил своеобразный макет этой осады, в центре которого находился кирпич с изображением Иерусалима. А себе пророк отмерял пищу и воду, как придется делать жителям города во время осады (Иез 4). Перед глазами иерусалимлян разворачивалось их собственное будущее…

Пророки действовали по-разному, потому что были очень разными людьми, и их личность, разум и воля полностью сохранялись, даже когда они говорили от имени Бога. Меньше всего они походили на шаманов, которые, впадая в транс, перестают владеть собой и становятся вместилищем духов. Истинный Бог не принижает человека, напротив, он возвышает его и дополняет его слабость Своей силой.

Итак, пророчество – это общение Бога с верующими в Него, и пророк здесь играет особую роль. С одной стороны, он – часть народа, с другой – находится в трагическом противостоянии с ним, поскольку сообщает волю Бога, которую не все готовы принять.

Иногда даже трудно отделить речь пророка от речи Бога. Так, Захария говорит: «И возьму жезл Мой – благоволения и переломлю его, чтобы уничтожить завет, который заключил Я со всеми народами… И скажу им: если угодно вам, то дайте Мне плату Мою; если же нет, – не давайте; и они отвесят в уплату Мне тридцать сребренников. И сказал мне Господь: брось их в церковное хранилище, – высокая цена, в какую они оценили Меня! И взял Я тридцать сребренников и бросил их в дом Господень для горшечника» (11:10–13). В Синодальном переводе слова «Я» и «Мой» (с большой буквы) везде относят их к Богу. Но ведь это именно пророк Захария совершает символические действия: разламывает жезл, требует платы и кидает ее потом в храмовую казну. Или всё-таки Сам Бог совершает некие действия, которые поведение пророка только иллюстрирует? Возможно. А еще… Когда Христос будет продан Иудой за те же тридцать сребренников, Его ученики вспомнят эти слова пророка. То есть поступки Захарии были, с одной стороны, свидетельством о воле Божией о его народе в его время, а с другой – они предвещали то, что еще только должно было произойти.

Вот только для самого пророка этот процесс далеко не всегда оказывается приятным и безболезненным, как для Ионы, – слова и поступки Захарии напоминают нам об этом. Пророков не желали слушать, им затыкали рот, порой обрекали на мученическую смерть. Но, может быть, самым горьким для пророков было непонимание собственного народа. Им же ничего не нужно было для себя, они просто сообщали единоплеменникам самое главное, что им нужно было знать. По сути, они первыми кричали «пожар!» – и что вместо благодарности?

Когда к стенам Иерусалима подступило вражеское войско, Иеремию, обличителя грехов народа, как «пораженца» бросили в тюрьму, а потом – ив жидкую грязь опустошенного водосборника и держали там «до исправления». Иеремия страдал, молился, просил вынуть его из грязи, в общем, вел себя далеко не героически – но замолчать он уже не мог. А к Богу Иеремия обратил такие слова: «Ты влек меня, Господи, – ия увлечен; Ты сильнее меня – и превозмог, и я каждый день в посмеянии, всякий издевается надо мною. Ибо лишь только начну говорить я, – кричу о насилии, вопию о разорении, потому что слово Господне обратилось в поношение мне и в повседневное посмеяние. И подумал я: не буду я напоминать о Нем и не буду более говорить во имя Его; но было в сердце моем, как бы горящий огонь, заключенный в костях моих, и я истомился, удерживая его, и не мог» (20:7–9).