Сергей Ильичев - Бесогоны

Для этого юноша всю зиму втайне от отца собирал, а где мог, то и покупал или же выменивал на беличьи шкурки веревку у бывших школьных товарищей, друзей или соседей, сматывал ее колечками по несколько метров и хранил в укромном месте.

А ранней весной по крепкому насту, смотав всю веревку на один моток, снова, ничего не говоря отцу и мужикам, ушел в лес.

А чтобы люди его ненароком не обвинили в колдовстве, так как язычество и по сию пору крепко сидит в умах местных жителей, он по всей длине веревки с небольшими интервалами нашил красные флажки…

Почему красные, спросите вы? Красный ситец тогда можно было купить в каждой лавке, из него шили парням яркие алые рубахи. К тому же сей цвет издалека бросался в глаза, особенно в лесу на фоне белого снега.

Хотя, как вы понимаете, цвет флажка принципиального значения не имел: все дело в обозначенном круге, в его некой магической и защитной силе, которую обычный волк, как показало время, уже не смел преступить, продолжая метаться внутри этого круга и в конце концов подставляясь под пули охотников… Но выбор пал на красный цвет, как на более заметный…

Николай шел по крепкому снежному насту так, как ходил по лесу только старик-охотник Афанасий… Одним плечом вперед, пробираясь между густыми зарослями, при этом осторожно ставя ступню и, словно лисичка из сказки, метлой из банного веника заметал за собой свои же собственные следы. Шомпольная одностволка, как у всех, была зажата локтем у курка, на поясе висел отцовский кинжал.

Когда же он дошел до места, то, ничего не говоря Семену, стал обносить веревкой с красными флажками почти готовую часовенку. Почему он не предупредил о готовящемся поединке с матерым волком Семена? Думаю, что волк, приходя в полнолуние, знал об этом присущем каждому человеку страхе. Знал и ощущал то, что при этом чувствовал слепой строитель.

И потому любое изменение состояния в Семене или в окружающей природе могло бы спугнуть хищника.

Николай обнес веревкой всю часовенку по периметру и таким образом не оставил волку никакой возможности даже приблизиться к Семену. А сам разместился в построенном шалаше, что установил в нескольких метрах от двух стоявших рядом берез. Только в этом месте и в нужный момент он собрался прервать сей обережный круг, предоставляя волку единственную возможность для подхода. Дело это было рискованным, так как прерванный круг уже не имел силы и тогда волк мог бы подойти к часовенке в любом месте…

А посему Николай рассчитывал лишь на эффект внезапности, на человеческую, а не на звериную логику матерого волка, вдруг внезапно обнаружившего, что потайная дверца перед ним открылась…

И после этого уже застыл в ожидании, хорошо зная, что ждать предстоит долго.

Так прошли день и ночь, что предваряли полнолуние…

Семен уже и поспал, и поработал, а юноша все так же терпеливо лежал в своем еловом шалаше.

Но вот на землю опустилась ночь…

Николай встал на одно колено и, приложив ложе не к плечу, а к животу, подняв дуло к небу, мысленно прочитал молитву, поведанную ему бабушкой, а уже затем медленно опустил ружье на линию туловища матерого волка, соизмеряясь с заранее оставленными на березе зарубками.

И в тот же миг почувствовал шелест пробегающего мимо и пока еще ничего не понимающего волка… Матерый совершил три полных круга, каждый раз обегая по периметру, определенному ему веревкой. Через несколько мгновений Николай, дернув за веревку, развязал потайные узелки и высвободил для волка узкий проход между двух берез – как раз напротив себя.

И вскоре увидел его, неожиданно появившегося напротив и остановившегося перед образовавшимся проходом в нерешительности.

Он уже понял, что здесь его ждет неминуемая смерть. И собрался осторожно уйти, уступив на этот раз юноше, проявившему незаурядную смекалку.

И тут нечаянно, не желая того, Николаю помог Семен, который встал в полночь на молитву. Его-то голос и подзадорил сразу же взвывшего на луну волка, собравшегося наконец-то проучить слепого мужика.

И волк сделал-таки шаг по направлению к часовенке.

И тут Николай, благо что расстояние между ними было минимальным, на мгновение увидел его глаза, подсвеченные низко стоявшей в ту ночь луной…

«Почти как у людей», – вдруг подумал он и понял, что нужно стрелять, иначе может быть поздно.

Однако же усталость, волнение и слишком долгое, томительное ожидание на холоде сделали свое дело.

Николай выстрелил, но уже по звуку шлепка понял, что промахнулся, попав зверю лишь в лапу.